A
Anonymous
Как все начиналось
Жизнь коротка, искусство вечно, удача ско¬ротечна, опыт обманчив, суждения трудны.
Гиппократ
Описание человека: зависимость, стрем¬ление к независимости, нужда.
Блез Паскаль
ГЛАВА 1
В 70-х годах XVII века английский торговец Томас Бауэри (1649—1713) вел корабль вдоль берегов Бенгалии. Команда обратила внимание, что местные жители веселились, выпив напиток бханг -- высушенные и толченые листья индийской конопли, разведенные в свежей воде. Моряки решили попро¬бовать эту смесь, и восемь — десять человек за шесть пенсов купили на базаре по пинте напитка. Записки Бауэри о резуль¬татах «эксперимента» — первое свидетельство очевидца-анг¬личанина об использовании конопли для удовольствия. Хотя матросы обычно не слишком соблюдают правила приличия, земляки Бауэри не хотели выглядеть глупо на публике, и по¬этому им пришлось соблюдать правила конспирации. В пури¬танскую эпоху не было принято веселиться открыто. Моряки наняли местного факира, чтобы тот следил за ними и за ходом эксперимента. После того как англичане выпили бханг, факир вышел и запер двери и окна, чтобы никто из моряков не смог выбежать на улицу и никто из посторонних не смог войти и застать их врасплох. Как вспоминал Бауэри, большинству его соотечественников понравились испытанные ощущения, хотя при этом пострадало их чувство собственного достоинства.
«Снадобье скоро возымело действие, и нам всем стало ве¬село, кроме двоих, которые, полагаю, не будучи привыкшими к этой смеси, боялись, что она причинит им вред. Один уселся на пол и горько проплакал весь день. Другой, охваченный ужасом, спрятал голову в огромный кувшин и пробыл в этом положении часа четыре или больше. Четверо или пятеро из нас лежали на расстеленных в комнате коврах, восхваляя друг друга и представляя себя чуть ли не императорами. Один в припадке вздорного настроения дрался с деревянной колон¬ной крыльца до тех пор, пока не содрал кожу на костяшках пальцев. Сам я и еще один моряк сидели и истекали потом по крайней мере на протяжении трех часов».
Тем временем их охранник, одурманившись на улице бхан-гом, называл моряков королями и бравыми парнями, вообра¬жая, что находится перед воротами дворца в Агре, и распевая по этому случаю на хинди. Бауэри выяснил, что сухие листья конопли можно курить с табаком — при этом наркотик дей¬ствовал гораздо быстрее — или жевать, но самым приятным было пить его с водой. По словам Бауэри, действие конопли зависело от настроения и склонностей принимавшего ее чело¬века. Если в момент приема тот был весел, то продолжал весе¬литься, заливаясь необычно бурным смехом по поводу и без повода. Если же человек был грустен, то продолжал горевать и очень страдал.
Рассказ Бауэри имел большее значение, чем он мог пред¬положить. Английские моряки на индийском рынке олице¬творяли собой начало международного признания наркотика как товара с постоянно меняющимся объемом спроса, пред¬ложения и потребления. Бауэри поведал о первом случае при¬ема наркотика европейцами, которым хотелось удовлетворить любопытство и испытать радостное забвение. Начиная с XIX века люди стали значительно шире использовать возможности доступных лекарственных веществ, чтобы повысить настрое¬ние или снять возбуждение. Уже в 70-х годах XVII столетия пуританское самосознание превращало эксперименты с нар¬котиками в нечто противоправное, а с середины XIX века, под влиянием американского пуританизма и европейской индуст¬риализации, наслаждение от употребления незаконных лекар¬ственных средств и враждебное отношение к наркотическому гедонизму (Гедонизм — этическое учение, признающее наслаждение це¬лью жизни и высшим благом.) возрастали в геометрической пропорции. Показа¬тельно также поведение компаньонов Бауэри: поведение их было радостным, бессмысленным, психотическим и разъярен¬ным. Моряки, воображавшие себя императорами, и тот, кто спрятал голову в кувшин, являлись прототипами западных наркоманов, чье поведение в наркотическом бреду не меня¬лось на протяжении трех веков.
Самое знаменитое психоактивное вещество, известное че¬ловечеству, — это опиум, хотя надо сказать, что и конопля, которую также называют марихуаной или гашишем, весьма популярный с глубокой древности галлюциноген. Это расте¬ние, входящее в семейство тутовых, делится на два основных вида, которые в 1753 году описал Карл Линней. Самый рас¬пространенный — Cannabis Sativa — представляет собой высо¬кое, раскидистое травянистое растение, достигающее высоты шести метров. Из него получают пеньку, а из семян — коноп¬ляное масло. Cannabis Sativa — растение высотой немного бо¬лее метра, с густыми ветвями, в форме пирамиды — дает боль¬ше густого одурманивающего сока. Родиной конопли, вероят¬но, являются северные районы Афганистана, откуда она еще в древности распространилась по всему миру. Это растение пре¬красно уживается на различных почвах, в разном климате, в обоих полушариях как в виде сорняка, так и посевной культу¬ры. Ее семена находили на местах неолитических стоянок в Германии, Швейцарии, Австрии и Румынии. На земном шаре конопля известна под многими названиями: хенеп в Старой Англии, гашиш •— в Аравии, Франции и некоторых районах Азии и Африки, бханг, ганджа и чарас — в Индии, грифа —- в Испании и Мексике, анаша — в России, кендир — в Татарии, коноп — в Болгарии и конопе в Польше, мамея — в Тибете, канбун — в Халдее, киф — в Северной Африке, давамеск — в Алжире, лиамба или макона в Бразилии, буст или шира — в Египте, дагга, матакване или нсангу — в Южной Африке.
. Широкое распространение конопли объясняется тем, что до появления синтетических волокон из стеблей мужского ра¬стения изготавливали канаты и текстильное полотно. В Китае коноплю называли та-ма, что означает «крепкое волокно», хотя древняя китайская медицина признавала ее галлюциногенные свойства уже в I веке до н.э. Гиерон, правитель Сиракуз, гре¬ческого города в Сицилии, около 470 года до н.э. привозил коноплю из долины Роны и использовал ее в кораблестрое¬нии. Две тысячи лет спустя отец Франсуа Рабле выращивал хоноплю в окрестностях Шиньона для производства канатов и веревок. В I веке до н.э. это растение было известно в Ин-даи благодаря своему седативному и галлюциногенному воз¬действию. В этой стране знали три способа приготовления каннабиса, самым дешевым и наименее эффективным был бханг — напиток, который попробовали Бауэри со своими зем¬ляками и который готовился из высушенных листьев, семян и опеблей растения. Действие ганджи — обработанных цветов культурных женских растений — было в два-три раза сильнее. Чарас готовили из чистого сока (на Ближнем Востоке эквива¬лентом этого вещества был гашиш). Индийцы использовали каннабис для лечения дизентерии, головной боли и венери¬ческих заболеваний, однако ее широко применяли и в каче¬стве наркотика. Гарсия Д'0рта (1501—1568), португальский врач в Гоа, в 1563 году опубликовал трактат, в котором дал самое раннее клиническое описание холеры, а также анализировал воздействие гашиша, дурмана и опиума. Однако в XVII веке европейцы связывали использование конопли ( ака конопляная веревка для повешения преступ¬ников.) с наказанием за преступления. «Я испытываю непреодолимую антипатию к конопле, — заявляет один из отрицательных героев пьесы Шедвелла «Вольнодумец» (1675). — Я не выношу казни через повешение».
Химическое вещество, отвечающее за галлюциногенные и лечебные свойства каннабиса, содержится в вязком золотис¬том соке цветов женских растений. Ботаники считают, что сок предохраняет растение от высыхания в жаркий период (после появления завязи он перестает выделяться), а конопля с са¬мым высоким содержанием сока растет в жарких странах — на Ближнем Востоке, в Индии и Мексике. Всего растение содер¬жит более 460 известных ученым компонентов, но активным галлюциногеном является только тетрагидроканнабинол (ТГК). ТГК поражает центральную нервную систему зависящим от дозы образом и вызывает изменения в настроении и познава¬тельных способностях человека. К побочным действиям ТГК относятся головокружение, нарушение координации движе¬ний, тяжесть в теле, неуемный аппетит (особенно на сладости и высококалорийную пищу), сердцебиение, дезориентация мышления, нарушение памяти, нарушение временного и про¬странственного восприятия, тяга к общению, релаксация или эйфория. В 1990 году исследователи из Института психиче¬ского здоровья госпиталя Бетезда, штат Мэриленд, обнаружи¬ли в головном мозге и нервных клетках рецепторы, на кото¬рые воздействует ТГК. Эти рецепторы располагаются главным образом в коре головного мозга и в гиппокампе — отделах мозга, отвечающих за высшее мышление и память. Это откры¬тие породило гипотезу о том, что человеческий организм мо¬жет вырабатывать похожие на ТГК вещества.
Несколькими веками ранее, в 1678 году, две англичанки, жившие на севере индийского штата Бенгал, увидели однаж¬ды, как какой-то нищий толчет одурманивающие листья ко¬нопли. Привлеченные то ли ярко-зеленым цветом листьев, то ли фантазиями, которые время от времени охватывают жен¬щин, они пожелали отведать наркотическую смесь. Слуга при¬нес небольшие стаканчики бханга, размешанного с сахаром и корицей. Как рассказывал современник, женщин охватило сумасшедшее и забавное опьянение, которое неизбежно со¬провождает прием этого снадобья. Ими завладел неудержи¬мый хохот, затем они стали танцевать и рассказывать друг другу бессмысленные истории, пока действие наркотика не закон¬чилось. Французский путешественник Жан Шарден (1643— 1713) считал, что курение каннабиса с табаком наносит мень¬ший вред организму, чем бханг. Напиток настолько разрушал мозг, что в Индии его пили только отбросы общества. Стран¬
ствующие нищие употребляли его три-четыре раза в день, по¬лучая заряд бодрости и выносливости. Шарден, чьи воспоми¬нания были опубликованы в Лондоне в 1705 году и в Амстер¬даме в 1711 году, несколько лет жил в Персии под покрови¬тельством шаха и писал, что бханг подавали в кофейнях.
«В три-четыре часа пополудни кофейни наполнялись людь¬ми, которые искали в этом сводящем с ума напитке облегчение своих тревог и отдохновение от страданий. Со временем он при¬водит к смерти, как и опиум, особенно в холодном климате, где обманчивые свойства напитка гораздо быстрее губят дух. Посто¬янное употребление этого зелья меняет внешний вид людей и необъяснимым образом ослабляет тело и ум... Привыкание к этому напитку так же опасно, как привыкание к опиуму. Те, кто обрел зависимость от этого снадобья, не могут без него жить и привы¬кают так, что умирают от желания его отведать».
Противоречивое отношение к каннабису — контраст меж¬ду игривым тоном Бауэри и предостерегающим осуждением Шардена — сохранилось до сих пор.
В XVIII веке конопля получила большую известность у европейцев как наркотик, который употребляли арабы и ин¬дийцы, потому что были слабы и беспомощны или нуждались в средстве, которое приносит забвение от повседневной нуж¬ды и лишений. Карстен Нибур, единственный выживший уча¬стник аравийской научной экспедиции 1706 года, которую финансировал датский король Фредерик V, писал: «...низшие слои любят одурманивать себя и тем самым поднимать настроение. Поскольку у них нет алкогольных на¬питков, они с этой целью курят гашиш — сухие листья одного из видов конопли. Курение делает их бесстрашными и приво¬дит в состояние, в котором перед ними танцуют восхититель¬ные видения. Один из наших местных слуг после порции га¬шиша встретил на улице четырех солдат и напал на них. Один солдат хорошенько избил его и привел к нам. Несмотря на неудачу, слуга все еще воображал, что может победить четве¬рых, — таково было действие наркотика».
Тем не менее отношение к марихуане было осторожным вплоть до начала XIX века, когда Франция оккупировала ЕГИПЕТ и Алжир и Европа ближе познакомилась с этим наркотиком.
Галлюциногенным эффектом обладали и другие широко известные растения, среди них — мухомор (Amanita Muscaria) и дурман. Были известны также стимуляторы, например «кат», производимый из ближневосточного вида бересклета. Однако эти наркотики играли второстепенную роль в мировой куль¬туре и широко не использовались. После опиума и конопли самым сильным психоактивным средством были листья коки. Растение кока (Erythroxylum coca) — это морозостойкий кустарник с золотисто-зелеными листьями, которые содержат небольшое количество никотина, много кокаина и еще две¬надцать алкалоидов (алкалоидом называется сложное веще¬ство растительного происхождения, оказывающее при приме¬нении физиологическое воздействие). Кустарник достигает высоты двух метров, сбор листьев можно проводить три раза в год. Хотя кока лучше всего растет на жарких и влажных участ¬ках, таких как лесная поляна, более всего ценятся листья, по¬лученные с кустов в холмистой и менее влажной местности. Когда листья расправляются, начинается сбор, затем их высу¬шивают на солнце. Кока тысячи лет произрастала в диком виде в Андах, на территории современных Колумбии и Боливии, хотя встречалась и в других районах Латинской Америки. Ар¬хеологические раскопки в Эквадоре и Чили свидетельствуют о том, что традиция жевания листьев коки существует не менее двух тысячелетий. В XIII веке н.э. инки Перу чтили коку как священное растение, ниспосланное богами, и сжигали ее в честь своих идолов. Коренное местное население закладывало листья за щеки и десны. Алкалоиды коки действуют непос¬редственно на центральную нервную систему, они уменьшают чувство голода, жажды и усталости. Количество поглощаемо¬го таким образом кокаина намного меньше, чем при употреб¬лении чистого экстракта. В 1505 году итальянец Америго Вес-пуччи (1454—1512), участвовавший в испанских экспедициях на Карибские острова и в Южную Америку, так описывал свою встречу с индейцами, жевавшими листья коки:
«Они были дикими и внешне, и в движениях, рты их были заполнены листьями зеленого растения, которое они непрерывно разжевывали, как животные, и оттого едва мог¬ли говорить. На шее каждого висели две сухие выдолблен ные тыквы, одна была наполнена листьями, которые они жевали, другая — белым порошком, показавшимся нам тол¬ченой известью. Время от времени индейцы вынимали изо рта жвачку и веточкой, которую они держали во рту, добав¬ляли порошок. Они проделывали это очень тщательно, а нам действия индейцев показались поразительными, поскольку мы не могли разгадать их секрета».
Веспуччи пришел к заключению, что индейцы использо¬вали неизвестное растение, чтобы уменьшать жажду.
С появлением в Перу испанских конкистадоров кока стала предметом потребления. Испанцы использовали ее, чтобы под¬нять силы рабов, добывавших серебро в Потоси — в тяжелых условиях на высоте около 4,5 тысячи метров. Потребности Ис¬панской колониальной империи в серебре сыграли ключевую роль в интеграции культурного выращивания коки в местную экономику. Плантации инков перешли в собственность государ¬ства, а землевладельцам разрешили платить налоги листьями ку¬старника. В 1539 году епископ города Куско обложил свою епар¬хию церковной десятиной, равной одной десятой стоимости уро¬жая коки. Куско являлся центром производства коки и источни¬ком поставок в провинции Потоси. Католические миссионеры полагали, что приносимое кокой душевное и физическое облег¬чение препятствовало обращению индейцев в христианство. В 50-х годах XVI века испанский вице-король ограничил площади, которые могли занимать плантации наркотического кустарника, и попытался внедрить выращивание пищевых культур.
Севильский врач Николае Монардес (ок. 1510—1588) опи¬сал растение кока в своей работе «Медицинская история со¬бытий», переведенной с испанского на латинский в 1574 году. Английский перевод этой книги был опубликован в Лондоне в 1577 году под названием «Радостные вести из Нового Света». Согласно переводчику, местные жители жевали листья коки с табаком и от этого пьянели. Автор писал, что следовало бы хорошо подумать над тем, почему индейцам так хотелось ли¬шить себя разума. Иезуитский миссионер отец Хосе де Акоста (1540—1600), посланный в Перу в 1571 году, оценил ежегод¬ную стоимость производимого наркотика в полмиллиона дол¬ларов. Листья коки служили в то время платежным средством.
Человеческая цена, которую приходилось платить за выращи¬вание наркотика, была слишком высока, поэтому появились предложения об уничтожении плантаций коки, о чем писал Акоста в своей работе «Естественная история и нравственность индейцев» (1590). Эту книгу перевели на итальянский (1596), французский (1597), голландский (1598), немецкий (1601) и английский (1604) языки. Акоста писал, что кока служила для индейцев источником силы и храбрости. Горсть листьев по¬зволяла прожить им несколько дней без мяса. Собранный уро¬жай укладывали в длинные узкие корзины, которые стада овец переносили из горных долин. Суровый климат и тяжелая ра¬бота стоили жизни множеству рабочих на плантациях коки. Среди испанцев возникали споры о том, не будет ли целесо¬образнее вырвать с корнем все кустарники, но в конце концов плантации оставили.
Коку нельзя было выращивать в Европе до тех пор, пока в 1709 году в ботаническом саду Лейденского университета не появились первые обогреваемые теплицы. Директор ботани¬ческого сада Герман Бургаве (1668—1738) кое-что знал о коке, но его сведения, вероятно, были почерпнуты из книг, поскольку первые известные нам образцы были привезены в Европу фран¬цузским ботаником Жозефом де Жуссье (1704—1779) лишь в 1750 году.
Европейцы ближе познакомились со свойствами коки в 1781 году во время осады восставшими индейцами боливий¬ского города Ла-Пас. Когда кончились запасы провианта, гар¬низон выжил благодаря коке и тем самым доказал питатель¬ную и стимулирующую силу растения. В 1787 году иезуит Ан-тонио Хулиан (род. 1722) предложил использовать листья коки для поддержки беднейших слоев Европы, чтобы защитить их от голода и жажды, а также для придания сил рабочим. В сво¬ем трактате 1793 года Педро Николаско предложил снабжать кокой европейских матросов, чтобы придать им силы и заме¬нить алкоголь. Психоактивный алкалоид кокаин был открыт лишь в 60-х годах XIX столетия.
Несмотря на повсеместное потребление каннабиса и более позднее широкое распространение кокаина, наркотиком но¬мер один в любой серьезной работе следует назвать опиум и Его применение в ранний период новой истории Европы ста-% Порождением эпохи, в которой берут начало современное от¬ношение к наркотикам и опыт их потребления. Опиум, веро¬ятно, был первым наркотиком, который обнаружил древний человек, и появился этот наркотик раньше крепких алкогольных напитков, чье производство требует определенных зна¬ний. Опиум же получают из коробочек опиумного мака путем простого сбора урожая и его обработки.
В мире насчитывается двадцать восемь видов мака и гораздо больше отдельных разновидностей, однако опиум связывают прежде всего с видом Papaver Somniferum. Это латинское название, означающее «мак снотворный», взято из ботан ической классификации, разработанной шведским ботаником Карлом Линнеем в 1753 году. Млечный сок, содержащий сложные химические вещества — алкалоиды, дает много видов мака. Алкалоиды при употреблении людьми или животными вызывают ярко выраженное физиологическое воздействие, но только Papaver Somniferum (не считая еще одного (близкородственного вида в семействе маковых) содержит морфин, который придает этому виду особую силу. Свойства мака были известны за тысячи лет до того, как в 1804 году этот алкалоид выделили из опиума-сырца. Жан Шарден так опи¬сывал сбор опиума в Персии XVII века:
«...хотя в других странах растет множество сортов мака, ни в одной другой местности они не дают столько крепкого сока. Это растение высотой чуть более метра с очень белыми лепе¬стками, созревающее в июне, когда из него, надрезая головку, собирают сок. Персы из суеверия делают двенадцать надрезов в память о двенадцати имамах — три насечки, одна за другой, маленьким инструментом с зубьями, как у расчески. Из го¬ловки выделяется вязкий, густой сок, который собирают на рассвете, перед восходом солнца. Этот сок обладает такой си¬лой, что люди, его собирающие, кажутся восставшими из мо¬гилы мертвецами, они мертвенно-бледны, худы и трясутся, словно их вот-вот разобьет паралич». Хотя цветы опиумного мака, как правило, белого цвета, они могут быть пурпурными, розовыми, светло-розовыми или пестрыми. Выделяющийся из надрезанных коробочек сок по¬хож на молочно-белые капли, но под воздействием воздуха густеет и становится коричневым. Опиум-сырец несколько дней высушивают на солнце, а когда водные составляющие испаря¬ются, оставшееся густое темно-коричневое вещество делят на плитки или брикеты. В таком виде его можно хранить несколько месяцев. Перед использованием опиум-сырец должен пройти дальнейшую обработку. Его варят в кипящей воде, фильтру¬ют, чтобы убрать примеси, снова варят и разбавляют, пока жидкость не становится прозрачной. Жидкий опиум (его на¬зывают именно так) выпаривают на медленном огне до пасто образного состояния. Эту густую коричневую пасту называют готовым или курительным опиумом. Затем полученный про¬дукт высушивают на солнце до консистенции пластилина — теперь он гораздо чище, чем опиум-сырец.
О ранней истории Papaver Somniferum можно только догады¬ваться. С его свойствами впервые могли познакомиться в Древ¬нем Египте, на Балканах или на побережье Черного моря. Расте¬ние, очевидно, стало посевной культурой 8 тысяч лет назад на западе Средиземноморья, но определить все районы мира, где его выращивали, практически невозможно. В древнейшей шу¬мерской письменности, появившейся в южной Месопотамии около 3100 до н.э., существовала идеограмма, обозначавшая опи¬умный мак как «растение радости». Этнолог Ричард Радгли (род. 1916) предположил, что примерно в это же время с Кипра, где господствовал бронзовый век, в Египет проникла традиция при¬менения опиума для медицинского использования, а также с целью изменения сознания на религиозных церемониях (не ис¬ключалось применение опиума в качестве средства, возбуждаю¬щего половую активность). В папирусе, датируемом 1552 годом до н.э., врачам Фив рекомендовалось использовать этот нарко¬тик в 700 разных микстурах, в том числе успокоительных для беспокойных детей. Арабские купцы привозили опиум в Пер¬сию, Индию, Китай, Северную Африку и Испанию. По рассказу Гомера в «Одиссее», царь Спарты Менелай (XIII—XII вв. до н.э.) во время приема Телемаха вспоминал о воинах, павших в Троян¬ской войне, что заставило героев плакать. Тогда вмешалась жена Менелая, Елена, она добавила им в вино напиток. Дающий успокоение напиток Елены был, очевидно, ра¬створом опиума в вине.
Арабские, греческие и римские врачи понимали, что су¬ществовала опасность отравления опиумом. Никандр Коло-фонский во II веке до н.э. описывал бессознательное состоя¬ние людей, выпивших слишком много опийной смеси. Глаза у них закрыты, зрачки неподвижны, появляется обильное пото¬отделение, щеки бледнеют, губы распухают. Мышцы лица рас¬слаблены, дыхание затрудненное — слабое и холодное. По¬бледневшие ногти и заострившийся нос нередко являются пред¬вестником смерти. Никандр рекомендовал принимать неотлож¬ные меры: привести человека в сознание пощечинами, криками или трясти его, пока он не придет в себя. Главное — чтобы он очнулся от смертельного сна. Подобные свойства опиума были известны и преступникам. В 55 году н.э. римский император Нерон с помощью опиатов убил своего соперника, Британни-ка, и завладел троном.
Древнеегипетские тексты свидетельствуют о применении опиума для утоления боли в ранах и нарывах, а Плиний Стар¬ший (23?—79 гг. н.э.) утверждал, что римляне использовали опиум для лечения слоновой болезни, карбункулов, заболева¬ний печени и укусов скорпионов. В трудах Галена (130 — ок. 200 гг. н.э.), древнегреческого врача, самого выдающегося после Гиппократа, описывается употребление опиума римским им¬ператором Марком Аврелием (Антониан, 121—180 гг. н.э.). Английский историк Гиббон восхваляет его правление как «период истории, в течение которого человечество было наи¬более счастливым». Марк Аврелий был практикующим фило¬софом школы стоиков, но он не просто проповедовал сдер¬жанность. В своих «Рассуждениях», которые отражают неисчерпаемое внутреннее спокойствие автора, он рекомендует соблюдать умеренность и в мыслях, и в движениях. Марк Ав¬релий принимал опий в соответствии со своими принципами. Ежедневная доза опиума с медом, прописанная императору придворным врачом, удовлетворяла лишь потребность во сне, но никак не влияла на его обязанности правителя Римской империи. Марк Аврелий был энергичным властителем, кото¬рого можно было обвинить только в одном: чрезмерной тер¬пимости к порокам других людей, но, возможно, эта черта объяснялась успокаивающим воздействием опиатов. Гален от¬мечал, что император мог определить качество ингредиентов в лекарстве и, когда требовалось, уменьшить дозировку, чтобы достойно исполнять свои обязанности. Это ни в коем случае не было похоже на неконтролируемое поведение человека, чье пристрастие к наркотикам превратилось в зависимость, кото¬рая требует все большей и большей дозы.
Опиум издревле служил ингредиентом четырех стандарт¬ных общеуспокоительных средств. Однако в XVI веке количе¬ство медицинских средств с содержанием опиума стало увели¬чиваться. Врачи и фармакологи разработали множество новых опиумных микстур. Утверждают, что термин laudanum (настой¬ка опиума) ввел немецкий врач Филипп Ауреол Теофраст Бом-баст фон Гогенгейм (1493—1541), известный под именем Па-рацельс. Секрет изготовления своей настойки он не разгла¬шал. По слухам, она состояла из одной четвертой части опиу¬ма, смешанного с беленой, толченым жемчугом, кораллами, янтарем, мускусом и более экзотическими составляющими. В их число (как заявлял он сам) входила вытяжка из рога оленя, единорога и фитобезоар — круглые камешки, образующиеся в пищеварительном тракте коров. Роберт Бертон (1577—1640) в своей «Анатомии меланхолии» (1621) заметил, что деревенские женщины с помощью нескольких простых садовых растений часто приносили больше пользы, чем напыщенные врачи со всеми своими необыкновенными, дорогими, привезенными из далеких земель лекарствами. Бертон говорил, что в погоне за заморскими диковинками мы не замечаем того, что находится рядом. Примерно в 1660 году знаменитый врач Томас Уиллис (1621—1675) жаловался, что в Англии появилось много шар¬
латанов, выдающих себя за целителей и расхваливающих на¬стойку на опиуме собственного изготовления, которую они прописывают при малейшем недомогании. Разнородность ле¬чебных средств у таких лекарей приносила только вред.
Термин laudanum стал означать раствор опиума в алкого¬ле подобный напитку Елены Прекрасной, о котором знал каж¬дый образованный человек. Однако в течение XVI века влия¬ние классической истории на отношение западного человека к наркотикам возросло под влиянием другого литературного жанра. Публикации рассказов путешественников породили интерес к немедицинскому использованию опиума мусульма¬нами. Пьер Белон (1547—1564), путешествовавший по Малой Азии и Египту, писал, что нет такого турка, который не потра¬тил бы на опиум последнюю монету. Турки держали наркотик при себе и в мирное, и в военное время. Во время войны они закупали опиум в таких количествах, что его почти не остава¬лось на рынке. Считалось, что опиум придает в битвах сме¬лость и помогает перебороть страх. С этого времени опиум стали связывать с турецкими воинами, хотя в старых англий¬ских анекдотах он так же часто ассоциировался с тупостью и праздностью.
Испанский терапевт и хирург КристобальАкоста (ок. 1515 — ок. 1592) опубликовал в 1582 году трактат о наркотиках и ле¬карственных средствах Ост-Индии (Британские владения в Южной Азии, Малайзии и Индокитае.), позже переведенный на латинский и французский. Акоста свидетельствовал, что в Ост-Индии опиум используют в качестве как лекарственного сред¬ства, так и пищевого продукта, как если бы это был хлеб. В Малабаре он познакомился с писцом местного правителя — ум¬ным и энергичным человеком, очень способным и хитрым, — который употреблял пять драхм опия (19,4 г) ежедневно. Тем не менее Акоста сознавал опасность этого наркотика и писал, что он притупляет чувства, а если применять его бездумно, то может и убить. Акоста описывает случай, которому он был свидетелем, возвращаясь на корабле от мыса Доброй Надежды в Португалию. На борту корабля находились турецкие, пер¬сидские и арабские пленники, у которых был спрятан запас опиума. Когда он закончился, один из пленных — турок по внешности — поведал Акосте, который ухаживал за больными, что если им не дадут опиум, они умрут через два дня. Все пленники принимали наркотик с юных лет, в результате чего у них выработалась стойкая зависимость. На корабле не было опиума, и врач договорился с турком, что пленным будут да¬вать вино, постоянно увеличивая дозу. В конце концов, через месяц все были живы и смогли отказаться и от вина, и от наркотика. У Акосты имелась слабость, характерная и для многих других авторов, писавших о наркотиках. Он говорил, что опиум настолько широко использовали в сексуальных це¬лях, что он стал самым распространенным и известным воз" буждающим средством. Акоста, однако, предупреждал, что слишком большое количество опиума могло привести к импо^ тенции. С этим утверждением соглашались не только евро¬пейские врачи, но и арабские, турецкие, персидские, малай¬ские, китайские и малабарские. Акоста отмечал, что мужчины с развитым воображением, которые принимали опиум для уси¬ления сексуальных способностей, часто испытывали прежде¬временную эякуляцию поскольку их воображение подогрева¬лось наркотиком. Хотя остальным мужчинам опиум помогал;
«Мужчина получает способность к длительному половому акту. Поскольку женщина не извергает сперму, как мужчина, она может лучше контролировать свою природу. По этой при¬чине пары часто испытывают совместный оргазм, и в этом случае опиум приносит пользу. Нужно сказать, что хотя опи¬ум своей холодностью замедляет и почти перекрывает каналы, по которым генитальное семя проистекает из мозга, именно охлаждающее воздействие приносит любовникам наслаждение».
В Европу опиум попадал не только через испанских и пор¬тугальских купцов. Официальные отношения между Англией и Оттоманской империей начались в 80-х годах XVI века с учреждения английской торговой компании, которую в 1592 году стали называть Левантийской (устаревшее название прибрежных стран Малой Азии, Сирии и Египта.). К началу XVII века анг¬лийские торговые сообщества появились в городах Констан¬тинополь, Измир и Алеппо. Исламская Оттоманская империя была, таким образом, первой нехристианской культурой, в которой начала укрепляться Англия. Первые поселившиеся там британцы редко испытывали культурное или экономическое превосходство над местным населением. Более того, иногда они отзывались о крестьянах сельских районов как о более утонченных, нежели английские мужланы. К мусульманству они относились менее враждебно, чем к католицизму. Начи¬ная с первого десятилетия XVII века английские путешествен¬ники, побывавшие в поселениях земляков, начали рассказы¬вать об употреблении опиума. Английский проповедник в Алеп¬по Уильям Биддальф писал, что турки собирались в кофейнях, более распространенных, чем пивные в Англии. Там они при¬нимали опиум, чтобы забыть о повседневных заботах, и не¬спешно строили воздушные замки, словно им являлись виде¬ния или слышались откровения. Поэт Джордж Сандис (1578— 1644), вспоминая свое путешествие из Венеции в Константи¬нополь в 1610 году, назвал турецкие кофейни более экзотичными, чем английские пивные: во многих для привле¬чения клиентов специально держали мальчиков-гомосексуа¬листов. Он писал, что турки невероятно любят опиум и носят его с собой и в мирное, и в военное время. По их словам, он изгоняет страх и делает их храбрыми, но Сандис добавляет, что наркотик скорее всего лишает их разума. В Англии такие истории распространял викарий Сэмюэл Перкас, который ча¬сто встречался с прибывшими в Лондон моряками и опубли¬ковал их рассказы в двух книгах, вышедших в 1613 и 1619 годах. В других странах также появлялись подобные истории. Итальянец Пьетро Делла Балле (1586—1652) женился на сирий¬ской христианке и стал одним из первых европейцев, исследо¬вавших Персию. В 1622 году он писал, что большинство персов ежедневно потребляют опиум в огромных количествах — неко¬торые съедали чуть ли не смертельную дозу размером в каш¬тан. Персы считали, что опиум приносит пользу здоровью и освобождает дух, заставляя забывать тревоги. Балле не сомне¬вался, что последнее было правдой, так как наркотик обладал большой одурманивающей силой. Французский ювелир Шар-ден, ставший фаворитом шаха, так же авторитетно свидетель¬ствует, что опиум хорошо известен в Европе как сильнодей¬ствующий наркотик и самый настоящий яд. Персы же, по его свидетельству, использовали его ради удовольствия, посколь¬ку опиум вызывал видения и приносил наслаждение. Его воз¬действие начинается через час после приема: вначале человек веселится, потом заливается смехом и ведет себя как шут и дурак. Шарден знал, что тем, кто регулярно принимает опиум, требуется все большая доза, а когда они стремятся отказаться от своей зависимости, испытывают сильные мучения. Он пи¬сал, что как только человек привыкает к опийным таблеткам, он должен постоянно принимать их, а если откажется хотя бы на день, то слабеет и чахнет так, что на него жалко смотреть. Опиум действует гораздо хуже на тех, у кого выработалась за¬висимость, поскольку если они бросают наркотик, то рискуют умереть. Персидское правительство пыталось воспрепятство¬вать употреблению опиума, но безрезультатно. Шарден писал, что привычка принимать наркотик была настолько распрост¬раненной, что ею обладали девять из десяти персов.
В XVII веке европейцы сделали важные открытия не толь¬ко в географии, но и в медицине. Большой вклад в историю наркотиков внес английский врач Томас Сайденхем (1624—-1689), которого называли «Шекспиром от медицины». В 50-х годах XVII века он учился в Монпелье, столице французского департамента Лангедок. Врачи Монпелье специализировались на стимулирующих препаратах и критиковали своих париж¬ских коллег за увлечение кровопусканием и очищением ки¬шечника. Южнофранцузская школа предпочитала не герои¬ческие меры, а тонизирующие средства. Своей репутацией Сайденхем отчасти был обязан экспериментам со стимулято¬рами. Он готовил умеренно тонизирующие средства из гвоз¬дичного сиропа, лимонного сока и других ингредиентов. Бо¬лее сильные стимуляторы включали гасконский порошок, бе-зоар, гиацинт, патоку Венеры и тому подобное. Но в 60-х го¬дах его стимуляторы готовились главным образом из раствора опиума в алкогольных напитках. Такие настойки он популя¬ризировал под названием laudanum. He нужно путать их с чи¬сто опийной настойкой, которую веком раньше Парацельс назвал так же. Лекарство Сайденхема содержало две унции опия и одну унцию шафрана, растворенных в полулитре ка-нарского вина или шерри и смешанных с драхмой (3,888 г)
молотой корицы и гвоздики. Перед употреблением настойку оставляли на два-три дня в паровой ванне. Это лекарство пред¬ставляло особый интерес для врачей. Как объяснял Томас Уил-лис, в отличие от опийных таблеток (которые приносили боль¬ше вреда, чем пользы, и вызывали у некоторых отвращение), дозу жидкой настойки можно было легко скрыть от пациента, а если добавлять ее в другой'алкогольный напиток, то она имела не снотворный, а стимулирующий эффект. Расхваливая свою настойку, Сайденхем был очень красно¬речив. В 1676 году он опубликовал В.Лондоне на латинском языке трактат «Медицинские наблюдения по истории и лече¬нию острых заболеваний». В ней, говоря о дизентерии, он де¬лает отступление: «Не могу не остановиться, чтобы воздать хвалу Господу нашему, подарившему миру все лучшее и даро¬вавшему человечеству опиум для утоления недугов. Нет ле¬карства лучше опиума, как при врачевании некоторых болез¬ней, так и по эффективности излечения». И далее: «Опиум является таким необходимым инструментом в ру¬ках искусного врача, что лекарство без него будет неполным. Тот, кто хорошо понимает это средство, сделает с его помо¬щью гораздо больше, чем с любым другим. Применять его ради сна, или утоления боли, или прекращения поноса означает знать его только наполовину. Опиум, как дельфийский меч, можно использовать в самых разных целях. Из тонизирующих препаратов он лучший из всех, что были обнаружены в приро¬де. Я чуть было не сказал "единственный"». Бездумное назначение опиатов, а также других, открытых позже, лекарственных средств вызывало физиологическую за¬висимость. Отчасти Сайденхем признавал это, когда говорил о «необдуманном врачевании». Он предупреждал о веролом¬ной природе опиатов и об опасных последствиях их примене¬ния. Чрезмерное увлечение опием было глупым и бесполез¬ным занятием. Поэтому, несмотря на все свои пристрастия, Сайденхем старался ограничивать применение опийных на¬стоек: «Если после сильного жара силы пациента подорваны (а это часто случается с истеричными женщинами), я старался поднять дух небольшой дозой опийной настойки. Однако я редко давал ее повторно». Тем временем Томас Уиллис, врач, который открыл сахар-1 ный диабет, изобрел собственную настойку опия. Он использовал ее для лечения расстройств сознания, конвульсий, по¬дагры, камней в почках, нерегулярного стула, рвоты, колик, плеврита и заболеваний дыхательной системы. Уиллис считал что опиум побеждает часть животной силы человека в мозге и вызывает здоровый сон, который сам по себе является лучшим лекарством. По его мнению, опиум снижал жар и одолевал болезни, которые во множестве присутствуют у каждого человека. Он писал, что животные силы, словно дикие лошади, мчатся вперед и назад либо перепрыгивают ограды, в то время как их следует сдерживать с помощью опиума. Однако этот наркотик не следовало прописывать больным туберкулезом, при изъязвленных легких, параличах и апоплексии. Хотя умеренность в использовании опиума рекомендовал еще Сайденхем, именно Уиллис впервые заговорил — открыто, упорно и настойчиво — об опасности бесконтрольного применения этого наркотика. Он говорил, что ангельское лицо опиума необычайно соблазнительно, но если взглянуть на его обрат ную сторону, то можно увидеть дьявола. В этом всеисцеляющем лекарстве столько яда, что при частом или постоянном его использовании ни в коем случае нельзя чувствовать себя уверенно и безопасно. Люди, принимающие чрезмерные или неумеренные дозы, либо укорачивают себе жизнь, либо дела¬ют себя несчастными, поскольку наносят вред своим главным качествам. Опасность применения опиума была для Уиллиса тем более очевидной, что в Англии эпохи Возрождения не было ни одного знахаря, ни одного врача-шарлатана, ни одного жалкого брадобрея, который не объявил бы себя сторонником опийной настойки. При легком заболевании такие лекари — если они прописывали опиаты — становились подлыми глуп¬цами, ведь такое лечение вело к трагедиям. Как и Шарден, Уиллис предупреждал о стремлении пациентов увеличивать дозы наркотика. Он рассказывал студентам Оксфордского ме¬дицинского колледжа, что знал женщину, которой врач про¬писал принимать на ночь через день один-два грана (0,065—О 13 г) лондонской опиумной настойки. Почувствовав, что ле¬карство ей помогает, она постепенно увеличивала дозу и в конце концов принимала по 12 гран. Уиллис объяснял это тем, что человек привыкает к лекарству и организм требует все боль¬шего количества. Поэтому пациент не может заснуть или по¬чувствовать облегчение, если принимает меньше той дозы, к которой привык. В 1656 году Кристофер Рен (1632-1723) и Роберт Бойль (1627—1691) в экспериментальных целях делали собакам внут¬ривенные вливания опиума. В 1664 году Сэмюэл Пепис при¬сутствовал на опыте, при котором убивали собаку, вводя опи¬ум в заднюю ногу. Немецкие ученые Иоганн Даниель Майор (1634—1693) и Иоганн Зигмунд Эльсхольц (1623—1688) также экспериментировали с инъекциями опиума на собаках, но, как и их английские коллеги, они больше интересовались спосо¬бами введения наркотика, нежели фармакологией. Несмотря на все попытки, подкожные инъекции опиума удалось сделать только » 40-х годах XIX столетия. Придворный врач герцога Сакс-Готекого Даниель Людвиг (1625—1680), изучавший из¬менчивость состава солей, получил медицинский лекарственный препарат, растворив опиум в кислоте, а затем насыщая раствор щелочью. Предполагают, что полученное Людвигом вещество, которое он назвал «правителем опия», было откры¬то вновь в 1804—1806 годах и с тех пор известно под названи¬ем морфин. Дальнейшие эксперименты проводили Уильям Куртан (1642—1702) в Монпелье, Иоганн Готфрид Бергер (1659-1736) в Виттенберге, Абрахам Каау Бугаве (1715-1798) в Гааге, Альбрехт фон Галлер (1708—1777) и Иоганн Адриан Теодор Шпрегель в Геттингене. Современник Сайденхема, придворный врач-фармацевт Мозес Шара (1619—1698) напи¬сал книгу «Королевская фармакопея», где опубликовал несколь¬ко опиумных рецептов. Автор «Универсального словаря по простым наркотикам», Никола Ламери (1645—1715), также опубликовал опиумный рецепт в своем учебнике, который в 1667 году был издан в Лондоне под названием «Курс химии». Главный аптекарь короля Людовика XIV Пьер Поме (1658— 1699) описал опиум в своем руководстве, который в Англии перевели как «Полная история наркотиков» (1712). Поме писал, что опиум возбуждает дух, вызывает сон и бесчувствие, осве¬жает в бдениях, успокаивает сильные боли, вызывает обиль¬ный пот, помогает при многих болезнях груди и легких -- каш¬ле, простуде, катаре и хрипоте. По его словам, этот наркотик также предотвращает или ослабляет легочное кровотечение, рвоту и все расстройства кишечника. Его прописывают при коликах, плеврите и истерии. Судя по предостережению Ла-мери, во Франции наркотики были шире распространены, чем в Англии, а это означало, что физиологическая зависимость возникла у большего числа пациентов. Помимо опиатов, не прекращалось применение различ¬ных средств и снадобий, которые подавляли человеческие эмо¬ции. В 1621 году Роберт Бертон писал, что в каждом большом и малом городе, в каждой деревушке почти у любого имелись собственные настойки, препараты и рецепты для лечения ме¬ланхолии. Английская писательница-драматург Афра Бен (1640—1689) высмеивала наивность людей, надеявшихся най¬ти лекарство, которое стало бы панацеей от всех человеческих переживаний. «Узри же этот маленький флакон, на который не смогла бы собрать деньги вся вселенная, будь он продан за свою ис¬тинную цену. Этот восхитительный, чудесный эликсир сделан из цветов мандрагоры, печени птицы Феникс и языков руса¬лок, его возгоняли в перекрещивающихся солнечных лучах. Кроме способности излечивать все болезни тела и духа, этот эликсир обладает такой силой одушевления, что каким бы апатичным, холодным и трусливым ни было сердце человека, он становится энергичным и мужественным». Бен понимала, что высшими желаниями человека являют¬ся вечная жизнь и неутомимое сексуальное влечение (как у ост-индских поедателей опиума Кристобаля Акосты) — имен¬но это означают слова «энергичный и мужественный». Стремление усовершенствовать человеческий опыт с по¬мощью лекарств возникло в период огромных перемен в мен¬талитете образованных западноевропейцев. Эти перемены иг¬рали главную роль в появлении того, что позже назвали нар¬котической зависимостью. Некоторые представители европей¬ской элиты стали более восприимчивы к соблазнам измененного сознания. Личность человека развращалась не сра¬зу и не вдруг, но в XVII веке возникло новое умонастроение, которое оказывало все большее влияние на отношение к галлю-циногенам, стимуляторам, наркотикам и алкоголю. «Неисследо¬ванное бытие не стоит потраченного на него времени», — заявил Сократ на рассвете западной цивилизации. Однако европейцы в XVII веке стали воспринимать самопознание Сократа как новый шаг на пути к пониманию личной индивидуальности. В 1599 году адвокат сэр Джон Дэвис (1569—1626) написал про¬странную поэму о личности и душе под названием «Nosce teipsum», что означает «Познай себя». Она сыграла ключевую роль в увеличении потребления наркотиков. В начале поэмы Дэвис пишет: For how may we to other's, things attaints, When none of us his ownc soule understands? For which the Divill mockes our curious braine, When,'Know thy seife' his oracle commands*.
Взгляд Дэвиса на личность соответствовал эпохе исследова¬ний и открытий. Ему казалось, что нельзя делать открытия в материальном мире, оставаясь несведущим о мире внутреннем:
All things without, which round about we see, We seeke to knowe, and how therewith to doe:
But what whereby we reason, live and be, Within our selves, we strangers are thereto**.
Одна строфа напоминает заявление о намерениях совре¬менного человечества:
My seife am center of my circling thought Onely my seife I studie, learne and know***.
* Как можем мы достичь других вещей, / Когда никто не пони¬мает собственную душу? / Из-за которой дьявол дразнит наш лю¬бопытный ум, / Когда команда свыше гласит: «Познай себя» (англ.).
** Все вещи, окружающие нас, / Стремимся мы познать, / Но как мы думаем, живем и существуем, / Внутри себя — мы все еще не знаем (англ.).
*** Я — центр своей мысли, / И только лишь себя я познаю и изучаю (англ.).
Дэвис не испытывал жалости к себе, но многие его идеи впоследствии вызовут это чувство у поколений, выбравших путь наркотиков и самоуничтожения.
Поэтическая строка Томаса Трахерна (1637—1684), напи¬санная в 1674 году, — «A secret self I had enclosed within» (Внутри себя я скрыл другое "я"» англ.) — нашла свое место в «Оксфордском словаре английского язы¬ка». Здесь впервые слово «self» (Собственная личность, сам англ.) используется в его современ¬ном значении. В XVII веке набрал силу более гармоничный интроспективный подход к личности, который предвещал сэр Джон Дэвис. Его развитие можно проследить по развиваю¬щейся лексике той эпохи. Сами даты появления новых слов в «Оксфордском словаре английского языка» говорят за себя:
«самопознание» (1613), «самоотрицание» (1640), «боязнь са¬мого себя» (1646), «самоанализ» (1647), «саморазрушительный» (1654), «внутреннее противоречие» (1658) и «самосознание» (1687). Многие слова несли негативный оттенок: они означа¬ли неспособность к самоконтролю и сдерживанию своих эго¬истических наклонностей. В богеме европейского общества появилось осознание собственной неповторимости (часто со¬провождающееся эмоциональными причудами). В 1683 году французский эссеист Синьор де Сент-Эвремон (1613—1673) посоветовал некоей герцогине, слишком занятой собой и сво¬ими слабостями: «Знайте, мадам, что нет более жестокой вещи, чем мучить себя». Подобная переоценка собственной личнос¬ти (наверное, более подходящим словом будет «самопоглоще¬ние») достигла апогея в XX веке. Примером может служить главный герой произведения М. Агеева (В. Набокова) «Роман с кокаином» — честолюбивый, губящий самого себя студент, живущий в Москве примерно в 1917 году.
«За долгие ночи и долгие дни под кокаином... мне пришла мысль о том, что для человека важны не события в окружаю¬щей его жизни, а лишь отражаемость этих событий в его со¬знании».
В кокаинисте Агееве отразилась идея признания только соб¬ственного «я», это кульминация тенденции к самопознанию.
«Вся жизнь человека, вся его работа, его поступки, воля, физическая и мозговая силы, все это напрягается и тратится без счета и без меры только на то, чтобы свершить во внеш¬нем мире некое событие, но не ради этого события как тако¬вого, а единственно для того, чтобы ощутить отражение этого события в своем сознании».Английский философ Джон Локк (1632—1704) в своей ра¬боте «О человеческом понимании» (1690) привел пример увле¬чения измененным сознанием. Автор доказывал, что ум чело¬века не имеет врожденных принципов, а является чистым ли¬стом, который заполняется жизненным опытом. Локк гово¬рил, что если ребенка вырастить в комнате, где есть только белый и черный цвет, то, став мужчиной, он не будет иметь представления о пурпурном или зеленом цвете, подобно тому, кто с детства не пробовал устриц или ананасов, просто не бу¬дет знать их вкуса. Истинным образованием умных людей яв¬ляется их жизненный опыт, он позволяет устанавливать соб¬ственные правила и жить согласно им. Люди способны совер¬шенствовать себя или находить в себе новые качества с помо¬щью познания окружающего мира, а не самопознания или исследования внутреннего «я». Локк писал, что если полно¬стью изолировать осознание наших поступков и ощущений, особенно удовольствия и боли, то вопрос, куда следует поме¬стить собственное «я», был бы спорным. Собственная инди¬видуальность определяется не личностью, в существовании которой невозможно удостовериться, а индивидуальностью сознания. Умозрительное любопытство о природе человече¬ского сознания вело европейцев к экспериментам с изменяю¬щими восприятие веществами вплоть до XIX века. Более того, идеи Локка обозначили начальную точку исторического пери¬ода, в котором Бальзак пытался познать возможности мариху¬аны, Фрейд — действие кокаина, Оден — амфетамина, а Хак¬сли — мескалина. Точно так же самоанализ Дэвиса, который быстро превратился в вульгарное любование собственными слабостями, привел к вымышленной жизни, личным пристра¬стиям и скрытым надеждам европейцев и американцев. Именно в XIX веке эти особенности начали широко влиять на историю потребления наркотиков. В европейской культуре в эпоху господства разума наркосодержащие вещества продолжали сохранять свое привилеги рованное положение. С помощью опиатов лечили болезни и одновременно ухудшали состояние пациентов. Опийные на¬стойки и ослабляли рвоту, и служили ее причиной. Коротко говоря, лекарства вредили, исцеляя.
Жизнь коротка, искусство вечно, удача ско¬ротечна, опыт обманчив, суждения трудны.
Гиппократ
Описание человека: зависимость, стрем¬ление к независимости, нужда.
Блез Паскаль
ГЛАВА 1
В 70-х годах XVII века английский торговец Томас Бауэри (1649—1713) вел корабль вдоль берегов Бенгалии. Команда обратила внимание, что местные жители веселились, выпив напиток бханг -- высушенные и толченые листья индийской конопли, разведенные в свежей воде. Моряки решили попро¬бовать эту смесь, и восемь — десять человек за шесть пенсов купили на базаре по пинте напитка. Записки Бауэри о резуль¬татах «эксперимента» — первое свидетельство очевидца-анг¬личанина об использовании конопли для удовольствия. Хотя матросы обычно не слишком соблюдают правила приличия, земляки Бауэри не хотели выглядеть глупо на публике, и по¬этому им пришлось соблюдать правила конспирации. В пури¬танскую эпоху не было принято веселиться открыто. Моряки наняли местного факира, чтобы тот следил за ними и за ходом эксперимента. После того как англичане выпили бханг, факир вышел и запер двери и окна, чтобы никто из моряков не смог выбежать на улицу и никто из посторонних не смог войти и застать их врасплох. Как вспоминал Бауэри, большинству его соотечественников понравились испытанные ощущения, хотя при этом пострадало их чувство собственного достоинства.
«Снадобье скоро возымело действие, и нам всем стало ве¬село, кроме двоих, которые, полагаю, не будучи привыкшими к этой смеси, боялись, что она причинит им вред. Один уселся на пол и горько проплакал весь день. Другой, охваченный ужасом, спрятал голову в огромный кувшин и пробыл в этом положении часа четыре или больше. Четверо или пятеро из нас лежали на расстеленных в комнате коврах, восхваляя друг друга и представляя себя чуть ли не императорами. Один в припадке вздорного настроения дрался с деревянной колон¬ной крыльца до тех пор, пока не содрал кожу на костяшках пальцев. Сам я и еще один моряк сидели и истекали потом по крайней мере на протяжении трех часов».
Тем временем их охранник, одурманившись на улице бхан-гом, называл моряков королями и бравыми парнями, вообра¬жая, что находится перед воротами дворца в Агре, и распевая по этому случаю на хинди. Бауэри выяснил, что сухие листья конопли можно курить с табаком — при этом наркотик дей¬ствовал гораздо быстрее — или жевать, но самым приятным было пить его с водой. По словам Бауэри, действие конопли зависело от настроения и склонностей принимавшего ее чело¬века. Если в момент приема тот был весел, то продолжал весе¬литься, заливаясь необычно бурным смехом по поводу и без повода. Если же человек был грустен, то продолжал горевать и очень страдал.
Рассказ Бауэри имел большее значение, чем он мог пред¬положить. Английские моряки на индийском рынке олице¬творяли собой начало международного признания наркотика как товара с постоянно меняющимся объемом спроса, пред¬ложения и потребления. Бауэри поведал о первом случае при¬ема наркотика европейцами, которым хотелось удовлетворить любопытство и испытать радостное забвение. Начиная с XIX века люди стали значительно шире использовать возможности доступных лекарственных веществ, чтобы повысить настрое¬ние или снять возбуждение. Уже в 70-х годах XVII столетия пуританское самосознание превращало эксперименты с нар¬котиками в нечто противоправное, а с середины XIX века, под влиянием американского пуританизма и европейской индуст¬риализации, наслаждение от употребления незаконных лекар¬ственных средств и враждебное отношение к наркотическому гедонизму (Гедонизм — этическое учение, признающее наслаждение це¬лью жизни и высшим благом.) возрастали в геометрической пропорции. Показа¬тельно также поведение компаньонов Бауэри: поведение их было радостным, бессмысленным, психотическим и разъярен¬ным. Моряки, воображавшие себя императорами, и тот, кто спрятал голову в кувшин, являлись прототипами западных наркоманов, чье поведение в наркотическом бреду не меня¬лось на протяжении трех веков.
Самое знаменитое психоактивное вещество, известное че¬ловечеству, — это опиум, хотя надо сказать, что и конопля, которую также называют марихуаной или гашишем, весьма популярный с глубокой древности галлюциноген. Это расте¬ние, входящее в семейство тутовых, делится на два основных вида, которые в 1753 году описал Карл Линней. Самый рас¬пространенный — Cannabis Sativa — представляет собой высо¬кое, раскидистое травянистое растение, достигающее высоты шести метров. Из него получают пеньку, а из семян — коноп¬ляное масло. Cannabis Sativa — растение высотой немного бо¬лее метра, с густыми ветвями, в форме пирамиды — дает боль¬ше густого одурманивающего сока. Родиной конопли, вероят¬но, являются северные районы Афганистана, откуда она еще в древности распространилась по всему миру. Это растение пре¬красно уживается на различных почвах, в разном климате, в обоих полушариях как в виде сорняка, так и посевной культу¬ры. Ее семена находили на местах неолитических стоянок в Германии, Швейцарии, Австрии и Румынии. На земном шаре конопля известна под многими названиями: хенеп в Старой Англии, гашиш •— в Аравии, Франции и некоторых районах Азии и Африки, бханг, ганджа и чарас — в Индии, грифа —- в Испании и Мексике, анаша — в России, кендир — в Татарии, коноп — в Болгарии и конопе в Польше, мамея — в Тибете, канбун — в Халдее, киф — в Северной Африке, давамеск — в Алжире, лиамба или макона в Бразилии, буст или шира — в Египте, дагга, матакване или нсангу — в Южной Африке.
. Широкое распространение конопли объясняется тем, что до появления синтетических волокон из стеблей мужского ра¬стения изготавливали канаты и текстильное полотно. В Китае коноплю называли та-ма, что означает «крепкое волокно», хотя древняя китайская медицина признавала ее галлюциногенные свойства уже в I веке до н.э. Гиерон, правитель Сиракуз, гре¬ческого города в Сицилии, около 470 года до н.э. привозил коноплю из долины Роны и использовал ее в кораблестрое¬нии. Две тысячи лет спустя отец Франсуа Рабле выращивал хоноплю в окрестностях Шиньона для производства канатов и веревок. В I веке до н.э. это растение было известно в Ин-даи благодаря своему седативному и галлюциногенному воз¬действию. В этой стране знали три способа приготовления каннабиса, самым дешевым и наименее эффективным был бханг — напиток, который попробовали Бауэри со своими зем¬ляками и который готовился из высушенных листьев, семян и опеблей растения. Действие ганджи — обработанных цветов культурных женских растений — было в два-три раза сильнее. Чарас готовили из чистого сока (на Ближнем Востоке эквива¬лентом этого вещества был гашиш). Индийцы использовали каннабис для лечения дизентерии, головной боли и венери¬ческих заболеваний, однако ее широко применяли и в каче¬стве наркотика. Гарсия Д'0рта (1501—1568), португальский врач в Гоа, в 1563 году опубликовал трактат, в котором дал самое раннее клиническое описание холеры, а также анализировал воздействие гашиша, дурмана и опиума. Однако в XVII веке европейцы связывали использование конопли ( ака конопляная веревка для повешения преступ¬ников.) с наказанием за преступления. «Я испытываю непреодолимую антипатию к конопле, — заявляет один из отрицательных героев пьесы Шедвелла «Вольнодумец» (1675). — Я не выношу казни через повешение».
Химическое вещество, отвечающее за галлюциногенные и лечебные свойства каннабиса, содержится в вязком золотис¬том соке цветов женских растений. Ботаники считают, что сок предохраняет растение от высыхания в жаркий период (после появления завязи он перестает выделяться), а конопля с са¬мым высоким содержанием сока растет в жарких странах — на Ближнем Востоке, в Индии и Мексике. Всего растение содер¬жит более 460 известных ученым компонентов, но активным галлюциногеном является только тетрагидроканнабинол (ТГК). ТГК поражает центральную нервную систему зависящим от дозы образом и вызывает изменения в настроении и познава¬тельных способностях человека. К побочным действиям ТГК относятся головокружение, нарушение координации движе¬ний, тяжесть в теле, неуемный аппетит (особенно на сладости и высококалорийную пищу), сердцебиение, дезориентация мышления, нарушение памяти, нарушение временного и про¬странственного восприятия, тяга к общению, релаксация или эйфория. В 1990 году исследователи из Института психиче¬ского здоровья госпиталя Бетезда, штат Мэриленд, обнаружи¬ли в головном мозге и нервных клетках рецепторы, на кото¬рые воздействует ТГК. Эти рецепторы располагаются главным образом в коре головного мозга и в гиппокампе — отделах мозга, отвечающих за высшее мышление и память. Это откры¬тие породило гипотезу о том, что человеческий организм мо¬жет вырабатывать похожие на ТГК вещества.
Несколькими веками ранее, в 1678 году, две англичанки, жившие на севере индийского штата Бенгал, увидели однаж¬ды, как какой-то нищий толчет одурманивающие листья ко¬нопли. Привлеченные то ли ярко-зеленым цветом листьев, то ли фантазиями, которые время от времени охватывают жен¬щин, они пожелали отведать наркотическую смесь. Слуга при¬нес небольшие стаканчики бханга, размешанного с сахаром и корицей. Как рассказывал современник, женщин охватило сумасшедшее и забавное опьянение, которое неизбежно со¬провождает прием этого снадобья. Ими завладел неудержи¬мый хохот, затем они стали танцевать и рассказывать друг другу бессмысленные истории, пока действие наркотика не закон¬чилось. Французский путешественник Жан Шарден (1643— 1713) считал, что курение каннабиса с табаком наносит мень¬ший вред организму, чем бханг. Напиток настолько разрушал мозг, что в Индии его пили только отбросы общества. Стран¬
ствующие нищие употребляли его три-четыре раза в день, по¬лучая заряд бодрости и выносливости. Шарден, чьи воспоми¬нания были опубликованы в Лондоне в 1705 году и в Амстер¬даме в 1711 году, несколько лет жил в Персии под покрови¬тельством шаха и писал, что бханг подавали в кофейнях.
«В три-четыре часа пополудни кофейни наполнялись людь¬ми, которые искали в этом сводящем с ума напитке облегчение своих тревог и отдохновение от страданий. Со временем он при¬водит к смерти, как и опиум, особенно в холодном климате, где обманчивые свойства напитка гораздо быстрее губят дух. Посто¬янное употребление этого зелья меняет внешний вид людей и необъяснимым образом ослабляет тело и ум... Привыкание к этому напитку так же опасно, как привыкание к опиуму. Те, кто обрел зависимость от этого снадобья, не могут без него жить и привы¬кают так, что умирают от желания его отведать».
Противоречивое отношение к каннабису — контраст меж¬ду игривым тоном Бауэри и предостерегающим осуждением Шардена — сохранилось до сих пор.
В XVIII веке конопля получила большую известность у европейцев как наркотик, который употребляли арабы и ин¬дийцы, потому что были слабы и беспомощны или нуждались в средстве, которое приносит забвение от повседневной нуж¬ды и лишений. Карстен Нибур, единственный выживший уча¬стник аравийской научной экспедиции 1706 года, которую финансировал датский король Фредерик V, писал: «...низшие слои любят одурманивать себя и тем самым поднимать настроение. Поскольку у них нет алкогольных на¬питков, они с этой целью курят гашиш — сухие листья одного из видов конопли. Курение делает их бесстрашными и приво¬дит в состояние, в котором перед ними танцуют восхититель¬ные видения. Один из наших местных слуг после порции га¬шиша встретил на улице четырех солдат и напал на них. Один солдат хорошенько избил его и привел к нам. Несмотря на неудачу, слуга все еще воображал, что может победить четве¬рых, — таково было действие наркотика».
Тем не менее отношение к марихуане было осторожным вплоть до начала XIX века, когда Франция оккупировала ЕГИПЕТ и Алжир и Европа ближе познакомилась с этим наркотиком.
Галлюциногенным эффектом обладали и другие широко известные растения, среди них — мухомор (Amanita Muscaria) и дурман. Были известны также стимуляторы, например «кат», производимый из ближневосточного вида бересклета. Однако эти наркотики играли второстепенную роль в мировой куль¬туре и широко не использовались. После опиума и конопли самым сильным психоактивным средством были листья коки. Растение кока (Erythroxylum coca) — это морозостойкий кустарник с золотисто-зелеными листьями, которые содержат небольшое количество никотина, много кокаина и еще две¬надцать алкалоидов (алкалоидом называется сложное веще¬ство растительного происхождения, оказывающее при приме¬нении физиологическое воздействие). Кустарник достигает высоты двух метров, сбор листьев можно проводить три раза в год. Хотя кока лучше всего растет на жарких и влажных участ¬ках, таких как лесная поляна, более всего ценятся листья, по¬лученные с кустов в холмистой и менее влажной местности. Когда листья расправляются, начинается сбор, затем их высу¬шивают на солнце. Кока тысячи лет произрастала в диком виде в Андах, на территории современных Колумбии и Боливии, хотя встречалась и в других районах Латинской Америки. Ар¬хеологические раскопки в Эквадоре и Чили свидетельствуют о том, что традиция жевания листьев коки существует не менее двух тысячелетий. В XIII веке н.э. инки Перу чтили коку как священное растение, ниспосланное богами, и сжигали ее в честь своих идолов. Коренное местное население закладывало листья за щеки и десны. Алкалоиды коки действуют непос¬редственно на центральную нервную систему, они уменьшают чувство голода, жажды и усталости. Количество поглощаемо¬го таким образом кокаина намного меньше, чем при употреб¬лении чистого экстракта. В 1505 году итальянец Америго Вес-пуччи (1454—1512), участвовавший в испанских экспедициях на Карибские острова и в Южную Америку, так описывал свою встречу с индейцами, жевавшими листья коки:
«Они были дикими и внешне, и в движениях, рты их были заполнены листьями зеленого растения, которое они непрерывно разжевывали, как животные, и оттого едва мог¬ли говорить. На шее каждого висели две сухие выдолблен ные тыквы, одна была наполнена листьями, которые они жевали, другая — белым порошком, показавшимся нам тол¬ченой известью. Время от времени индейцы вынимали изо рта жвачку и веточкой, которую они держали во рту, добав¬ляли порошок. Они проделывали это очень тщательно, а нам действия индейцев показались поразительными, поскольку мы не могли разгадать их секрета».
Веспуччи пришел к заключению, что индейцы использо¬вали неизвестное растение, чтобы уменьшать жажду.
С появлением в Перу испанских конкистадоров кока стала предметом потребления. Испанцы использовали ее, чтобы под¬нять силы рабов, добывавших серебро в Потоси — в тяжелых условиях на высоте около 4,5 тысячи метров. Потребности Ис¬панской колониальной империи в серебре сыграли ключевую роль в интеграции культурного выращивания коки в местную экономику. Плантации инков перешли в собственность государ¬ства, а землевладельцам разрешили платить налоги листьями ку¬старника. В 1539 году епископ города Куско обложил свою епар¬хию церковной десятиной, равной одной десятой стоимости уро¬жая коки. Куско являлся центром производства коки и источни¬ком поставок в провинции Потоси. Католические миссионеры полагали, что приносимое кокой душевное и физическое облег¬чение препятствовало обращению индейцев в христианство. В 50-х годах XVI века испанский вице-король ограничил площади, которые могли занимать плантации наркотического кустарника, и попытался внедрить выращивание пищевых культур.
Севильский врач Николае Монардес (ок. 1510—1588) опи¬сал растение кока в своей работе «Медицинская история со¬бытий», переведенной с испанского на латинский в 1574 году. Английский перевод этой книги был опубликован в Лондоне в 1577 году под названием «Радостные вести из Нового Света». Согласно переводчику, местные жители жевали листья коки с табаком и от этого пьянели. Автор писал, что следовало бы хорошо подумать над тем, почему индейцам так хотелось ли¬шить себя разума. Иезуитский миссионер отец Хосе де Акоста (1540—1600), посланный в Перу в 1571 году, оценил ежегод¬ную стоимость производимого наркотика в полмиллиона дол¬ларов. Листья коки служили в то время платежным средством.
Человеческая цена, которую приходилось платить за выращи¬вание наркотика, была слишком высока, поэтому появились предложения об уничтожении плантаций коки, о чем писал Акоста в своей работе «Естественная история и нравственность индейцев» (1590). Эту книгу перевели на итальянский (1596), французский (1597), голландский (1598), немецкий (1601) и английский (1604) языки. Акоста писал, что кока служила для индейцев источником силы и храбрости. Горсть листьев по¬зволяла прожить им несколько дней без мяса. Собранный уро¬жай укладывали в длинные узкие корзины, которые стада овец переносили из горных долин. Суровый климат и тяжелая ра¬бота стоили жизни множеству рабочих на плантациях коки. Среди испанцев возникали споры о том, не будет ли целесо¬образнее вырвать с корнем все кустарники, но в конце концов плантации оставили.
Коку нельзя было выращивать в Европе до тех пор, пока в 1709 году в ботаническом саду Лейденского университета не появились первые обогреваемые теплицы. Директор ботани¬ческого сада Герман Бургаве (1668—1738) кое-что знал о коке, но его сведения, вероятно, были почерпнуты из книг, поскольку первые известные нам образцы были привезены в Европу фран¬цузским ботаником Жозефом де Жуссье (1704—1779) лишь в 1750 году.
Европейцы ближе познакомились со свойствами коки в 1781 году во время осады восставшими индейцами боливий¬ского города Ла-Пас. Когда кончились запасы провианта, гар¬низон выжил благодаря коке и тем самым доказал питатель¬ную и стимулирующую силу растения. В 1787 году иезуит Ан-тонио Хулиан (род. 1722) предложил использовать листья коки для поддержки беднейших слоев Европы, чтобы защитить их от голода и жажды, а также для придания сил рабочим. В сво¬ем трактате 1793 года Педро Николаско предложил снабжать кокой европейских матросов, чтобы придать им силы и заме¬нить алкоголь. Психоактивный алкалоид кокаин был открыт лишь в 60-х годах XIX столетия.
Несмотря на повсеместное потребление каннабиса и более позднее широкое распространение кокаина, наркотиком но¬мер один в любой серьезной работе следует назвать опиум и Его применение в ранний период новой истории Европы ста-% Порождением эпохи, в которой берут начало современное от¬ношение к наркотикам и опыт их потребления. Опиум, веро¬ятно, был первым наркотиком, который обнаружил древний человек, и появился этот наркотик раньше крепких алкогольных напитков, чье производство требует определенных зна¬ний. Опиум же получают из коробочек опиумного мака путем простого сбора урожая и его обработки.
В мире насчитывается двадцать восемь видов мака и гораздо больше отдельных разновидностей, однако опиум связывают прежде всего с видом Papaver Somniferum. Это латинское название, означающее «мак снотворный», взято из ботан ической классификации, разработанной шведским ботаником Карлом Линнеем в 1753 году. Млечный сок, содержащий сложные химические вещества — алкалоиды, дает много видов мака. Алкалоиды при употреблении людьми или животными вызывают ярко выраженное физиологическое воздействие, но только Papaver Somniferum (не считая еще одного (близкородственного вида в семействе маковых) содержит морфин, который придает этому виду особую силу. Свойства мака были известны за тысячи лет до того, как в 1804 году этот алкалоид выделили из опиума-сырца. Жан Шарден так опи¬сывал сбор опиума в Персии XVII века:
«...хотя в других странах растет множество сортов мака, ни в одной другой местности они не дают столько крепкого сока. Это растение высотой чуть более метра с очень белыми лепе¬стками, созревающее в июне, когда из него, надрезая головку, собирают сок. Персы из суеверия делают двенадцать надрезов в память о двенадцати имамах — три насечки, одна за другой, маленьким инструментом с зубьями, как у расчески. Из го¬ловки выделяется вязкий, густой сок, который собирают на рассвете, перед восходом солнца. Этот сок обладает такой си¬лой, что люди, его собирающие, кажутся восставшими из мо¬гилы мертвецами, они мертвенно-бледны, худы и трясутся, словно их вот-вот разобьет паралич». Хотя цветы опиумного мака, как правило, белого цвета, они могут быть пурпурными, розовыми, светло-розовыми или пестрыми. Выделяющийся из надрезанных коробочек сок по¬хож на молочно-белые капли, но под воздействием воздуха густеет и становится коричневым. Опиум-сырец несколько дней высушивают на солнце, а когда водные составляющие испаря¬ются, оставшееся густое темно-коричневое вещество делят на плитки или брикеты. В таком виде его можно хранить несколько месяцев. Перед использованием опиум-сырец должен пройти дальнейшую обработку. Его варят в кипящей воде, фильтру¬ют, чтобы убрать примеси, снова варят и разбавляют, пока жидкость не становится прозрачной. Жидкий опиум (его на¬зывают именно так) выпаривают на медленном огне до пасто образного состояния. Эту густую коричневую пасту называют готовым или курительным опиумом. Затем полученный про¬дукт высушивают на солнце до консистенции пластилина — теперь он гораздо чище, чем опиум-сырец.
О ранней истории Papaver Somniferum можно только догады¬ваться. С его свойствами впервые могли познакомиться в Древ¬нем Египте, на Балканах или на побережье Черного моря. Расте¬ние, очевидно, стало посевной культурой 8 тысяч лет назад на западе Средиземноморья, но определить все районы мира, где его выращивали, практически невозможно. В древнейшей шу¬мерской письменности, появившейся в южной Месопотамии около 3100 до н.э., существовала идеограмма, обозначавшая опи¬умный мак как «растение радости». Этнолог Ричард Радгли (род. 1916) предположил, что примерно в это же время с Кипра, где господствовал бронзовый век, в Египет проникла традиция при¬менения опиума для медицинского использования, а также с целью изменения сознания на религиозных церемониях (не ис¬ключалось применение опиума в качестве средства, возбуждаю¬щего половую активность). В папирусе, датируемом 1552 годом до н.э., врачам Фив рекомендовалось использовать этот нарко¬тик в 700 разных микстурах, в том числе успокоительных для беспокойных детей. Арабские купцы привозили опиум в Пер¬сию, Индию, Китай, Северную Африку и Испанию. По рассказу Гомера в «Одиссее», царь Спарты Менелай (XIII—XII вв. до н.э.) во время приема Телемаха вспоминал о воинах, павших в Троян¬ской войне, что заставило героев плакать. Тогда вмешалась жена Менелая, Елена, она добавила им в вино напиток. Дающий успокоение напиток Елены был, очевидно, ра¬створом опиума в вине.
Арабские, греческие и римские врачи понимали, что су¬ществовала опасность отравления опиумом. Никандр Коло-фонский во II веке до н.э. описывал бессознательное состоя¬ние людей, выпивших слишком много опийной смеси. Глаза у них закрыты, зрачки неподвижны, появляется обильное пото¬отделение, щеки бледнеют, губы распухают. Мышцы лица рас¬слаблены, дыхание затрудненное — слабое и холодное. По¬бледневшие ногти и заострившийся нос нередко являются пред¬вестником смерти. Никандр рекомендовал принимать неотлож¬ные меры: привести человека в сознание пощечинами, криками или трясти его, пока он не придет в себя. Главное — чтобы он очнулся от смертельного сна. Подобные свойства опиума были известны и преступникам. В 55 году н.э. римский император Нерон с помощью опиатов убил своего соперника, Британни-ка, и завладел троном.
Древнеегипетские тексты свидетельствуют о применении опиума для утоления боли в ранах и нарывах, а Плиний Стар¬ший (23?—79 гг. н.э.) утверждал, что римляне использовали опиум для лечения слоновой болезни, карбункулов, заболева¬ний печени и укусов скорпионов. В трудах Галена (130 — ок. 200 гг. н.э.), древнегреческого врача, самого выдающегося после Гиппократа, описывается употребление опиума римским им¬ператором Марком Аврелием (Антониан, 121—180 гг. н.э.). Английский историк Гиббон восхваляет его правление как «период истории, в течение которого человечество было наи¬более счастливым». Марк Аврелий был практикующим фило¬софом школы стоиков, но он не просто проповедовал сдер¬жанность. В своих «Рассуждениях», которые отражают неисчерпаемое внутреннее спокойствие автора, он рекомендует соблюдать умеренность и в мыслях, и в движениях. Марк Ав¬релий принимал опий в соответствии со своими принципами. Ежедневная доза опиума с медом, прописанная императору придворным врачом, удовлетворяла лишь потребность во сне, но никак не влияла на его обязанности правителя Римской империи. Марк Аврелий был энергичным властителем, кото¬рого можно было обвинить только в одном: чрезмерной тер¬пимости к порокам других людей, но, возможно, эта черта объяснялась успокаивающим воздействием опиатов. Гален от¬мечал, что император мог определить качество ингредиентов в лекарстве и, когда требовалось, уменьшить дозировку, чтобы достойно исполнять свои обязанности. Это ни в коем случае не было похоже на неконтролируемое поведение человека, чье пристрастие к наркотикам превратилось в зависимость, кото¬рая требует все большей и большей дозы.
Опиум издревле служил ингредиентом четырех стандарт¬ных общеуспокоительных средств. Однако в XVI веке количе¬ство медицинских средств с содержанием опиума стало увели¬чиваться. Врачи и фармакологи разработали множество новых опиумных микстур. Утверждают, что термин laudanum (настой¬ка опиума) ввел немецкий врач Филипп Ауреол Теофраст Бом-баст фон Гогенгейм (1493—1541), известный под именем Па-рацельс. Секрет изготовления своей настойки он не разгла¬шал. По слухам, она состояла из одной четвертой части опиу¬ма, смешанного с беленой, толченым жемчугом, кораллами, янтарем, мускусом и более экзотическими составляющими. В их число (как заявлял он сам) входила вытяжка из рога оленя, единорога и фитобезоар — круглые камешки, образующиеся в пищеварительном тракте коров. Роберт Бертон (1577—1640) в своей «Анатомии меланхолии» (1621) заметил, что деревенские женщины с помощью нескольких простых садовых растений часто приносили больше пользы, чем напыщенные врачи со всеми своими необыкновенными, дорогими, привезенными из далеких земель лекарствами. Бертон говорил, что в погоне за заморскими диковинками мы не замечаем того, что находится рядом. Примерно в 1660 году знаменитый врач Томас Уиллис (1621—1675) жаловался, что в Англии появилось много шар¬
латанов, выдающих себя за целителей и расхваливающих на¬стойку на опиуме собственного изготовления, которую они прописывают при малейшем недомогании. Разнородность ле¬чебных средств у таких лекарей приносила только вред.
Термин laudanum стал означать раствор опиума в алкого¬ле подобный напитку Елены Прекрасной, о котором знал каж¬дый образованный человек. Однако в течение XVI века влия¬ние классической истории на отношение западного человека к наркотикам возросло под влиянием другого литературного жанра. Публикации рассказов путешественников породили интерес к немедицинскому использованию опиума мусульма¬нами. Пьер Белон (1547—1564), путешествовавший по Малой Азии и Египту, писал, что нет такого турка, который не потра¬тил бы на опиум последнюю монету. Турки держали наркотик при себе и в мирное, и в военное время. Во время войны они закупали опиум в таких количествах, что его почти не остава¬лось на рынке. Считалось, что опиум придает в битвах сме¬лость и помогает перебороть страх. С этого времени опиум стали связывать с турецкими воинами, хотя в старых англий¬ских анекдотах он так же часто ассоциировался с тупостью и праздностью.
Испанский терапевт и хирург КристобальАкоста (ок. 1515 — ок. 1592) опубликовал в 1582 году трактат о наркотиках и ле¬карственных средствах Ост-Индии (Британские владения в Южной Азии, Малайзии и Индокитае.), позже переведенный на латинский и французский. Акоста свидетельствовал, что в Ост-Индии опиум используют в качестве как лекарственного сред¬ства, так и пищевого продукта, как если бы это был хлеб. В Малабаре он познакомился с писцом местного правителя — ум¬ным и энергичным человеком, очень способным и хитрым, — который употреблял пять драхм опия (19,4 г) ежедневно. Тем не менее Акоста сознавал опасность этого наркотика и писал, что он притупляет чувства, а если применять его бездумно, то может и убить. Акоста описывает случай, которому он был свидетелем, возвращаясь на корабле от мыса Доброй Надежды в Португалию. На борту корабля находились турецкие, пер¬сидские и арабские пленники, у которых был спрятан запас опиума. Когда он закончился, один из пленных — турок по внешности — поведал Акосте, который ухаживал за больными, что если им не дадут опиум, они умрут через два дня. Все пленники принимали наркотик с юных лет, в результате чего у них выработалась стойкая зависимость. На корабле не было опиума, и врач договорился с турком, что пленным будут да¬вать вино, постоянно увеличивая дозу. В конце концов, через месяц все были живы и смогли отказаться и от вина, и от наркотика. У Акосты имелась слабость, характерная и для многих других авторов, писавших о наркотиках. Он говорил, что опиум настолько широко использовали в сексуальных це¬лях, что он стал самым распространенным и известным воз" буждающим средством. Акоста, однако, предупреждал, что слишком большое количество опиума могло привести к импо^ тенции. С этим утверждением соглашались не только евро¬пейские врачи, но и арабские, турецкие, персидские, малай¬ские, китайские и малабарские. Акоста отмечал, что мужчины с развитым воображением, которые принимали опиум для уси¬ления сексуальных способностей, часто испытывали прежде¬временную эякуляцию поскольку их воображение подогрева¬лось наркотиком. Хотя остальным мужчинам опиум помогал;
«Мужчина получает способность к длительному половому акту. Поскольку женщина не извергает сперму, как мужчина, она может лучше контролировать свою природу. По этой при¬чине пары часто испытывают совместный оргазм, и в этом случае опиум приносит пользу. Нужно сказать, что хотя опи¬ум своей холодностью замедляет и почти перекрывает каналы, по которым генитальное семя проистекает из мозга, именно охлаждающее воздействие приносит любовникам наслаждение».
В Европу опиум попадал не только через испанских и пор¬тугальских купцов. Официальные отношения между Англией и Оттоманской империей начались в 80-х годах XVI века с учреждения английской торговой компании, которую в 1592 году стали называть Левантийской (устаревшее название прибрежных стран Малой Азии, Сирии и Египта.). К началу XVII века анг¬лийские торговые сообщества появились в городах Констан¬тинополь, Измир и Алеппо. Исламская Оттоманская империя была, таким образом, первой нехристианской культурой, в которой начала укрепляться Англия. Первые поселившиеся там британцы редко испытывали культурное или экономическое превосходство над местным населением. Более того, иногда они отзывались о крестьянах сельских районов как о более утонченных, нежели английские мужланы. К мусульманству они относились менее враждебно, чем к католицизму. Начи¬ная с первого десятилетия XVII века английские путешествен¬ники, побывавшие в поселениях земляков, начали рассказы¬вать об употреблении опиума. Английский проповедник в Алеп¬по Уильям Биддальф писал, что турки собирались в кофейнях, более распространенных, чем пивные в Англии. Там они при¬нимали опиум, чтобы забыть о повседневных заботах, и не¬спешно строили воздушные замки, словно им являлись виде¬ния или слышались откровения. Поэт Джордж Сандис (1578— 1644), вспоминая свое путешествие из Венеции в Константи¬нополь в 1610 году, назвал турецкие кофейни более экзотичными, чем английские пивные: во многих для привле¬чения клиентов специально держали мальчиков-гомосексуа¬листов. Он писал, что турки невероятно любят опиум и носят его с собой и в мирное, и в военное время. По их словам, он изгоняет страх и делает их храбрыми, но Сандис добавляет, что наркотик скорее всего лишает их разума. В Англии такие истории распространял викарий Сэмюэл Перкас, который ча¬сто встречался с прибывшими в Лондон моряками и опубли¬ковал их рассказы в двух книгах, вышедших в 1613 и 1619 годах. В других странах также появлялись подобные истории. Итальянец Пьетро Делла Балле (1586—1652) женился на сирий¬ской христианке и стал одним из первых европейцев, исследо¬вавших Персию. В 1622 году он писал, что большинство персов ежедневно потребляют опиум в огромных количествах — неко¬торые съедали чуть ли не смертельную дозу размером в каш¬тан. Персы считали, что опиум приносит пользу здоровью и освобождает дух, заставляя забывать тревоги. Балле не сомне¬вался, что последнее было правдой, так как наркотик обладал большой одурманивающей силой. Французский ювелир Шар-ден, ставший фаворитом шаха, так же авторитетно свидетель¬ствует, что опиум хорошо известен в Европе как сильнодей¬ствующий наркотик и самый настоящий яд. Персы же, по его свидетельству, использовали его ради удовольствия, посколь¬ку опиум вызывал видения и приносил наслаждение. Его воз¬действие начинается через час после приема: вначале человек веселится, потом заливается смехом и ведет себя как шут и дурак. Шарден знал, что тем, кто регулярно принимает опиум, требуется все большая доза, а когда они стремятся отказаться от своей зависимости, испытывают сильные мучения. Он пи¬сал, что как только человек привыкает к опийным таблеткам, он должен постоянно принимать их, а если откажется хотя бы на день, то слабеет и чахнет так, что на него жалко смотреть. Опиум действует гораздо хуже на тех, у кого выработалась за¬висимость, поскольку если они бросают наркотик, то рискуют умереть. Персидское правительство пыталось воспрепятство¬вать употреблению опиума, но безрезультатно. Шарден писал, что привычка принимать наркотик была настолько распрост¬раненной, что ею обладали девять из десяти персов.
В XVII веке европейцы сделали важные открытия не толь¬ко в географии, но и в медицине. Большой вклад в историю наркотиков внес английский врач Томас Сайденхем (1624—-1689), которого называли «Шекспиром от медицины». В 50-х годах XVII века он учился в Монпелье, столице французского департамента Лангедок. Врачи Монпелье специализировались на стимулирующих препаратах и критиковали своих париж¬ских коллег за увлечение кровопусканием и очищением ки¬шечника. Южнофранцузская школа предпочитала не герои¬ческие меры, а тонизирующие средства. Своей репутацией Сайденхем отчасти был обязан экспериментам со стимулято¬рами. Он готовил умеренно тонизирующие средства из гвоз¬дичного сиропа, лимонного сока и других ингредиентов. Бо¬лее сильные стимуляторы включали гасконский порошок, бе-зоар, гиацинт, патоку Венеры и тому подобное. Но в 60-х го¬дах его стимуляторы готовились главным образом из раствора опиума в алкогольных напитках. Такие настойки он популя¬ризировал под названием laudanum. He нужно путать их с чи¬сто опийной настойкой, которую веком раньше Парацельс назвал так же. Лекарство Сайденхема содержало две унции опия и одну унцию шафрана, растворенных в полулитре ка-нарского вина или шерри и смешанных с драхмой (3,888 г)
молотой корицы и гвоздики. Перед употреблением настойку оставляли на два-три дня в паровой ванне. Это лекарство пред¬ставляло особый интерес для врачей. Как объяснял Томас Уил-лис, в отличие от опийных таблеток (которые приносили боль¬ше вреда, чем пользы, и вызывали у некоторых отвращение), дозу жидкой настойки можно было легко скрыть от пациента, а если добавлять ее в другой'алкогольный напиток, то она имела не снотворный, а стимулирующий эффект. Расхваливая свою настойку, Сайденхем был очень красно¬речив. В 1676 году он опубликовал В.Лондоне на латинском языке трактат «Медицинские наблюдения по истории и лече¬нию острых заболеваний». В ней, говоря о дизентерии, он де¬лает отступление: «Не могу не остановиться, чтобы воздать хвалу Господу нашему, подарившему миру все лучшее и даро¬вавшему человечеству опиум для утоления недугов. Нет ле¬карства лучше опиума, как при врачевании некоторых болез¬ней, так и по эффективности излечения». И далее: «Опиум является таким необходимым инструментом в ру¬ках искусного врача, что лекарство без него будет неполным. Тот, кто хорошо понимает это средство, сделает с его помо¬щью гораздо больше, чем с любым другим. Применять его ради сна, или утоления боли, или прекращения поноса означает знать его только наполовину. Опиум, как дельфийский меч, можно использовать в самых разных целях. Из тонизирующих препаратов он лучший из всех, что были обнаружены в приро¬де. Я чуть было не сказал "единственный"». Бездумное назначение опиатов, а также других, открытых позже, лекарственных средств вызывало физиологическую за¬висимость. Отчасти Сайденхем признавал это, когда говорил о «необдуманном врачевании». Он предупреждал о веролом¬ной природе опиатов и об опасных последствиях их примене¬ния. Чрезмерное увлечение опием было глупым и бесполез¬ным занятием. Поэтому, несмотря на все свои пристрастия, Сайденхем старался ограничивать применение опийных на¬стоек: «Если после сильного жара силы пациента подорваны (а это часто случается с истеричными женщинами), я старался поднять дух небольшой дозой опийной настойки. Однако я редко давал ее повторно». Тем временем Томас Уиллис, врач, который открыл сахар-1 ный диабет, изобрел собственную настойку опия. Он использовал ее для лечения расстройств сознания, конвульсий, по¬дагры, камней в почках, нерегулярного стула, рвоты, колик, плеврита и заболеваний дыхательной системы. Уиллис считал что опиум побеждает часть животной силы человека в мозге и вызывает здоровый сон, который сам по себе является лучшим лекарством. По его мнению, опиум снижал жар и одолевал болезни, которые во множестве присутствуют у каждого человека. Он писал, что животные силы, словно дикие лошади, мчатся вперед и назад либо перепрыгивают ограды, в то время как их следует сдерживать с помощью опиума. Однако этот наркотик не следовало прописывать больным туберкулезом, при изъязвленных легких, параличах и апоплексии. Хотя умеренность в использовании опиума рекомендовал еще Сайденхем, именно Уиллис впервые заговорил — открыто, упорно и настойчиво — об опасности бесконтрольного применения этого наркотика. Он говорил, что ангельское лицо опиума необычайно соблазнительно, но если взглянуть на его обрат ную сторону, то можно увидеть дьявола. В этом всеисцеляющем лекарстве столько яда, что при частом или постоянном его использовании ни в коем случае нельзя чувствовать себя уверенно и безопасно. Люди, принимающие чрезмерные или неумеренные дозы, либо укорачивают себе жизнь, либо дела¬ют себя несчастными, поскольку наносят вред своим главным качествам. Опасность применения опиума была для Уиллиса тем более очевидной, что в Англии эпохи Возрождения не было ни одного знахаря, ни одного врача-шарлатана, ни одного жалкого брадобрея, который не объявил бы себя сторонником опийной настойки. При легком заболевании такие лекари — если они прописывали опиаты — становились подлыми глуп¬цами, ведь такое лечение вело к трагедиям. Как и Шарден, Уиллис предупреждал о стремлении пациентов увеличивать дозы наркотика. Он рассказывал студентам Оксфордского ме¬дицинского колледжа, что знал женщину, которой врач про¬писал принимать на ночь через день один-два грана (0,065—О 13 г) лондонской опиумной настойки. Почувствовав, что ле¬карство ей помогает, она постепенно увеличивала дозу и в конце концов принимала по 12 гран. Уиллис объяснял это тем, что человек привыкает к лекарству и организм требует все боль¬шего количества. Поэтому пациент не может заснуть или по¬чувствовать облегчение, если принимает меньше той дозы, к которой привык. В 1656 году Кристофер Рен (1632-1723) и Роберт Бойль (1627—1691) в экспериментальных целях делали собакам внут¬ривенные вливания опиума. В 1664 году Сэмюэл Пепис при¬сутствовал на опыте, при котором убивали собаку, вводя опи¬ум в заднюю ногу. Немецкие ученые Иоганн Даниель Майор (1634—1693) и Иоганн Зигмунд Эльсхольц (1623—1688) также экспериментировали с инъекциями опиума на собаках, но, как и их английские коллеги, они больше интересовались спосо¬бами введения наркотика, нежели фармакологией. Несмотря на все попытки, подкожные инъекции опиума удалось сделать только » 40-х годах XIX столетия. Придворный врач герцога Сакс-Готекого Даниель Людвиг (1625—1680), изучавший из¬менчивость состава солей, получил медицинский лекарственный препарат, растворив опиум в кислоте, а затем насыщая раствор щелочью. Предполагают, что полученное Людвигом вещество, которое он назвал «правителем опия», было откры¬то вновь в 1804—1806 годах и с тех пор известно под названи¬ем морфин. Дальнейшие эксперименты проводили Уильям Куртан (1642—1702) в Монпелье, Иоганн Готфрид Бергер (1659-1736) в Виттенберге, Абрахам Каау Бугаве (1715-1798) в Гааге, Альбрехт фон Галлер (1708—1777) и Иоганн Адриан Теодор Шпрегель в Геттингене. Современник Сайденхема, придворный врач-фармацевт Мозес Шара (1619—1698) напи¬сал книгу «Королевская фармакопея», где опубликовал несколь¬ко опиумных рецептов. Автор «Универсального словаря по простым наркотикам», Никола Ламери (1645—1715), также опубликовал опиумный рецепт в своем учебнике, который в 1667 году был издан в Лондоне под названием «Курс химии». Главный аптекарь короля Людовика XIV Пьер Поме (1658— 1699) описал опиум в своем руководстве, который в Англии перевели как «Полная история наркотиков» (1712). Поме писал, что опиум возбуждает дух, вызывает сон и бесчувствие, осве¬жает в бдениях, успокаивает сильные боли, вызывает обиль¬ный пот, помогает при многих болезнях груди и легких -- каш¬ле, простуде, катаре и хрипоте. По его словам, этот наркотик также предотвращает или ослабляет легочное кровотечение, рвоту и все расстройства кишечника. Его прописывают при коликах, плеврите и истерии. Судя по предостережению Ла-мери, во Франции наркотики были шире распространены, чем в Англии, а это означало, что физиологическая зависимость возникла у большего числа пациентов. Помимо опиатов, не прекращалось применение различ¬ных средств и снадобий, которые подавляли человеческие эмо¬ции. В 1621 году Роберт Бертон писал, что в каждом большом и малом городе, в каждой деревушке почти у любого имелись собственные настойки, препараты и рецепты для лечения ме¬ланхолии. Английская писательница-драматург Афра Бен (1640—1689) высмеивала наивность людей, надеявшихся най¬ти лекарство, которое стало бы панацеей от всех человеческих переживаний. «Узри же этот маленький флакон, на который не смогла бы собрать деньги вся вселенная, будь он продан за свою ис¬тинную цену. Этот восхитительный, чудесный эликсир сделан из цветов мандрагоры, печени птицы Феникс и языков руса¬лок, его возгоняли в перекрещивающихся солнечных лучах. Кроме способности излечивать все болезни тела и духа, этот эликсир обладает такой силой одушевления, что каким бы апатичным, холодным и трусливым ни было сердце человека, он становится энергичным и мужественным». Бен понимала, что высшими желаниями человека являют¬ся вечная жизнь и неутомимое сексуальное влечение (как у ост-индских поедателей опиума Кристобаля Акосты) — имен¬но это означают слова «энергичный и мужественный». Стремление усовершенствовать человеческий опыт с по¬мощью лекарств возникло в период огромных перемен в мен¬талитете образованных западноевропейцев. Эти перемены иг¬рали главную роль в появлении того, что позже назвали нар¬котической зависимостью. Некоторые представители европей¬ской элиты стали более восприимчивы к соблазнам измененного сознания. Личность человека развращалась не сра¬зу и не вдруг, но в XVII веке возникло новое умонастроение, которое оказывало все большее влияние на отношение к галлю-циногенам, стимуляторам, наркотикам и алкоголю. «Неисследо¬ванное бытие не стоит потраченного на него времени», — заявил Сократ на рассвете западной цивилизации. Однако европейцы в XVII веке стали воспринимать самопознание Сократа как новый шаг на пути к пониманию личной индивидуальности. В 1599 году адвокат сэр Джон Дэвис (1569—1626) написал про¬странную поэму о личности и душе под названием «Nosce teipsum», что означает «Познай себя». Она сыграла ключевую роль в увеличении потребления наркотиков. В начале поэмы Дэвис пишет: For how may we to other's, things attaints, When none of us his ownc soule understands? For which the Divill mockes our curious braine, When,'Know thy seife' his oracle commands*.
Взгляд Дэвиса на личность соответствовал эпохе исследова¬ний и открытий. Ему казалось, что нельзя делать открытия в материальном мире, оставаясь несведущим о мире внутреннем:
All things without, which round about we see, We seeke to knowe, and how therewith to doe:
But what whereby we reason, live and be, Within our selves, we strangers are thereto**.
Одна строфа напоминает заявление о намерениях совре¬менного человечества:
My seife am center of my circling thought Onely my seife I studie, learne and know***.
* Как можем мы достичь других вещей, / Когда никто не пони¬мает собственную душу? / Из-за которой дьявол дразнит наш лю¬бопытный ум, / Когда команда свыше гласит: «Познай себя» (англ.).
** Все вещи, окружающие нас, / Стремимся мы познать, / Но как мы думаем, живем и существуем, / Внутри себя — мы все еще не знаем (англ.).
*** Я — центр своей мысли, / И только лишь себя я познаю и изучаю (англ.).
Дэвис не испытывал жалости к себе, но многие его идеи впоследствии вызовут это чувство у поколений, выбравших путь наркотиков и самоуничтожения.
Поэтическая строка Томаса Трахерна (1637—1684), напи¬санная в 1674 году, — «A secret self I had enclosed within» (Внутри себя я скрыл другое "я"» англ.) — нашла свое место в «Оксфордском словаре английского язы¬ка». Здесь впервые слово «self» (Собственная личность, сам англ.) используется в его современ¬ном значении. В XVII веке набрал силу более гармоничный интроспективный подход к личности, который предвещал сэр Джон Дэвис. Его развитие можно проследить по развиваю¬щейся лексике той эпохи. Сами даты появления новых слов в «Оксфордском словаре английского языка» говорят за себя:
«самопознание» (1613), «самоотрицание» (1640), «боязнь са¬мого себя» (1646), «самоанализ» (1647), «саморазрушительный» (1654), «внутреннее противоречие» (1658) и «самосознание» (1687). Многие слова несли негативный оттенок: они означа¬ли неспособность к самоконтролю и сдерживанию своих эго¬истических наклонностей. В богеме европейского общества появилось осознание собственной неповторимости (часто со¬провождающееся эмоциональными причудами). В 1683 году французский эссеист Синьор де Сент-Эвремон (1613—1673) посоветовал некоей герцогине, слишком занятой собой и сво¬ими слабостями: «Знайте, мадам, что нет более жестокой вещи, чем мучить себя». Подобная переоценка собственной личнос¬ти (наверное, более подходящим словом будет «самопоглоще¬ние») достигла апогея в XX веке. Примером может служить главный герой произведения М. Агеева (В. Набокова) «Роман с кокаином» — честолюбивый, губящий самого себя студент, живущий в Москве примерно в 1917 году.
«За долгие ночи и долгие дни под кокаином... мне пришла мысль о том, что для человека важны не события в окружаю¬щей его жизни, а лишь отражаемость этих событий в его со¬знании».
В кокаинисте Агееве отразилась идея признания только соб¬ственного «я», это кульминация тенденции к самопознанию.
«Вся жизнь человека, вся его работа, его поступки, воля, физическая и мозговая силы, все это напрягается и тратится без счета и без меры только на то, чтобы свершить во внеш¬нем мире некое событие, но не ради этого события как тако¬вого, а единственно для того, чтобы ощутить отражение этого события в своем сознании».Английский философ Джон Локк (1632—1704) в своей ра¬боте «О человеческом понимании» (1690) привел пример увле¬чения измененным сознанием. Автор доказывал, что ум чело¬века не имеет врожденных принципов, а является чистым ли¬стом, который заполняется жизненным опытом. Локк гово¬рил, что если ребенка вырастить в комнате, где есть только белый и черный цвет, то, став мужчиной, он не будет иметь представления о пурпурном или зеленом цвете, подобно тому, кто с детства не пробовал устриц или ананасов, просто не бу¬дет знать их вкуса. Истинным образованием умных людей яв¬ляется их жизненный опыт, он позволяет устанавливать соб¬ственные правила и жить согласно им. Люди способны совер¬шенствовать себя или находить в себе новые качества с помо¬щью познания окружающего мира, а не самопознания или исследования внутреннего «я». Локк писал, что если полно¬стью изолировать осознание наших поступков и ощущений, особенно удовольствия и боли, то вопрос, куда следует поме¬стить собственное «я», был бы спорным. Собственная инди¬видуальность определяется не личностью, в существовании которой невозможно удостовериться, а индивидуальностью сознания. Умозрительное любопытство о природе человече¬ского сознания вело европейцев к экспериментам с изменяю¬щими восприятие веществами вплоть до XIX века. Более того, идеи Локка обозначили начальную точку исторического пери¬ода, в котором Бальзак пытался познать возможности мариху¬аны, Фрейд — действие кокаина, Оден — амфетамина, а Хак¬сли — мескалина. Точно так же самоанализ Дэвиса, который быстро превратился в вульгарное любование собственными слабостями, привел к вымышленной жизни, личным пристра¬стиям и скрытым надеждам европейцев и американцев. Именно в XIX веке эти особенности начали широко влиять на историю потребления наркотиков. В европейской культуре в эпоху господства разума наркосодержащие вещества продолжали сохранять свое привилеги рованное положение. С помощью опиатов лечили болезни и одновременно ухудшали состояние пациентов. Опийные на¬стойки и ослабляли рвоту, и служили ее причиной. Коротко говоря, лекарства вредили, исцеляя.
