слоник
Местный
- Регистрация
- 19 Мар 2013
- Сообщения
- 6,385
- Предпочтения
- Аптека
Пани флэш
ДЖЕФ
***
Впервые он предстал предо мной в человеческом облике в образе худощавого юноши с
раскосым разрезом миндалевидных глаз, с высокими четко очерченными скулами и капризной
складкой губ. Доселе я лишь ощущала его присутствие. Вначале он очаровал меня, и лишь много
позже стал пугать, обращая все окружающее в нечто враждебное. Тогда казалось, люди забросили
свои дела, чтобы судить и осудить меня, полиция перестала преследовать диллеров, чтобы
выследить меня и упрятать за решетку, а воры занялись рассмотрением моих раскладов по своим
законам, и по-любому мне выпадал перевернутый пиковый туз.
Но начиналось все весело. Мы с коллегой убегали из редакции, чувствуя себя
школьниками, прогуливающими уроки, взамен скучной обязаловки приобретая заманчивый мир.
Садились в машину с его друзьями и колесили по городу в поисках того самого. Когда мы
находили его, ехали опять и что это была за поездка – экшн, обеспечивающий выброс адреналина
в кровь. Приближаясь к красному светофору, мы хором орали – “тормози!", я визжала на ухабах,
скорость казалась космической, езда по разлинеенному городу была круче, чем на американских
горках. Мы возвращались к работе окрыленные. Перемигивались, встречаясь в коридоре. Знали,
что если достанет рутина, мы сможем сбежать опять. Встречались в обеденный перерыв в
старинном парке. Помню замерзшую сказку, цветные осенние листья, окованные льдом,
мимолетное свидание. Встреча с ним делала чудо отчетливее, оно отпечатывалось в памяти
навеки ярким оттиском.
Долгое время он был для меня безымянным. Лишь через несколько лет после знакомства
я вздумала спросить его об имени. И он представился Джефом.
Если бы не Джеф, я не узнала бы Фотографа. Это Джеф дал мне немыслимую смелость
увести любимого от третьей жены с маленьким ребенком. Разве я посмела бы совершить
подобное, не будь у меня столь мощной поддержки. Мое хрупкое алиби, в которое не верю я сама
– мы встретились всего лишь немного покурить... Все остальное обрушилось на нас само. У нашей
любви был соглядатай, мы оба это знали. Мы даже могли посмотреть друг на друга глазами этого
третьего. Поначалу мы не усмотрели в этом опасности. Наши прикосновения, взгляды,
препятствия нашим встречам, наша ненасытность, неумение быть вместе и неумение расстаться –
все было наполнено тем, что любимый мой называл благоговейно Эрос. Был ли Джеф
катализатором нашего влечения?
Дело в том, что я познакомилась с ними обоими одновременно, поэтому на самом деле не
могла понять из-за кого из них у меня бабочки в животе. Звонила любовнику в бар, где он был
завсегдатаем, просила бармена позвать его к телефону. Умоляла приехать, но он отвечал, что у
него деловая встреча, тогда я кричала в трубку – я хочу тебя, хочу! – но что если в тот момент на
самом деле мне нужен был Джеф? Или я ходила искать Джефа, но на самом деле, тосковала по
Фотографу?
Уже потом, вдали от всякой любви, я узнала, как сужаются и стекленеют азиатские глаза,
как в отместку моему надменному “нет” полный ревности он начинает преследовать меня. Он
увязался за мной, шел за мной по улице, какой стыд, время от времени подталкивая и громко
говорил – “да кому ты кроме меня нужна, дура, ты еще приползешь ко мне". Сказал и шлепнул по
заду. А то лазил в окно, заставая врасплох. Но мне удалось опять установить дистанцию, призвав
на помощь свидетелей моей былой силы. Мой мучитель даже испросил у меня прощения. Он
отступил в тень. Но он не оставлял меня никогда, и у меня никогда не находилось воли порвать с
ним совсем. Я думала, что приручила его, обезопасила. Как же без него? Без его куража, без его
умения развеивать тоску, без его способности возникать из ничего, стоит поманить? Это ли не
преданность? Ведь вот, даже мой Фотограф оставил меня, а скуластый азиат незаметной тенью
пересек со мною три моря, чтобы нарисоваться из воздуха, стоило только вспомнить о нем.
***
Однажды, когда мой милый друг уходил, Джеф шепнул – напиши о том, как любишь его. И
забормотал мне на ухо безумную сказку нежности. Через несколько дней я записала эти слова,
прямо в редакции, отложив срочную рекламную статью. В тот момент я не могла иначе.
Оказалось, я помню все наизусть – слово в слово, и каждое из них на своем месте, словно всегда
было там от начала века. Меня переполняло торжество. О роли Джефа я тогда забыла, текст
присвоила себе. Мне казалось, он отражает чувства любого любящего. Несколько человек
подтвердили, что именно так они хотели бы выразить пик своего озарения, но у них не
получалось. Таких текстов случилось несколько. Каждый из них был о преодолении разлуки.
***
Прошло несколько лет с тех пор, и времена года сменяют друг друга с такой скоростью,
словно сама планета крутится со все более неумолимым ускорением. Но меня все еще тянет
гулять с ним, как и прежде.
Мне нравилось подолгу гулять с ним за городом, вдали от уродливых улиц, лишенных
архитектурных полетов мысли, подальше от вечно озабоченных людей, чья психика извращена
скученностью. Брали с собой кого-то из общих друзей на роль проводника. Природа в этих местах
не баловала разнообразием, но в каменистых холмах была своя прелесть. Иллюзия открытого
простора давала силы дышать полной грудью. Каждый пригорок манил и обещал за собою нечто
новое, хотя на деле за ним представало все то же. Джеф давал нам силы и упорство шагать к
горизонту, нагретый воздух саму пустоту превращал в волнующуюся дымку, сулящую некие
метаморфозы. Наконец, мы были вознаграждены за упорство, и пейзаж открыл нам свою
скрываемую жемчужину – заброшенный колодец, открытая ничем не огороженная бездна,
казалось, таящая саму смерть – в него можно было провалиться, оступившись. Достать воды нам
было нечем, но мы стали кричать туда вниз, чтобы измерить криком глубину. Голос гулко
отражался от выложенных камнями стен, и, наконец, мы услышали ответ – шелест крыльев, и из
глубины с шумом вылетели встревоженные птицы, гнездившиеся подальше от зноя. Мы долго
провожали их взглядом, и нам казалось, что сами мы взлетели вместе с ними.
Однажды мы довольно бездарно сидели с Джефом всю ночь за компьютером и
прерывистым тягостным разговором на кухне. Когда, предчувствуя солнце, засвистели первые
птахи, мне нестерпимо захотелось встретить восход за городом. Рассвет был так прекрасен, что
наполнил нас троекратной силой, будто не было тягостной бессонной ночи и потребности
отдохнуть. Мы пошли дальше. Пустыня поглощала нас, а каждое редкое растеньице наполняло нас
умилением. Наступал зной, когда мы дошли до оазиса в виде развесистой пальмы с нависшими
шатром прошлогодними листьями. Под нею была трава. Мы присели, изменив ракурс
сосредоточенности. В траве сновали крошечные кузнечики. Взгляд продолжал восторженно
насыщаться, тело было невесомо, не отягощало, опустившись на траву, мы впитывали соки земли.
Моему спутнику кто-то позвонил и спросил, видимо, где же он. Он выкрикнул в трубку – “я в раю!”
и громко рассмеялся. Я исполнилась благодарности за это определение. Надо же, так невзначай,
возжелав увидеть рассвет, мы удостоились рая.
***
Он насторожил меня, когда убил дорогого сердцу друга. Молодой парень истаял за
несколько месяцев. Лежал беспомощный, привязанный к кровати, чтобы непроизвольные
судороги не вырвали впившиеся в тело трубки. Помню ощущение, что аппарат, грубо
прилаженный к ране в горле где то в области кадыка, не вдыхал в болящего воздух, а выкачивал
его. Взгляд голубых глаз был осмыслен! Казалось, он не мог объясниться только потому, что
отверстие в горле, откуда торчала трубка, лишало его возможности говорить. Однако врачи
утверждали, что после двух клинических смертей сознание его отсутствует. Так, ловя осмысленный
взгляд новорожденного, нельзя с достоверностью утверждать, что тот осознает происходящее.
Хотелось вырвать из его горла трубку, отвязать, отнести куда-нибудь на траву, на зеленую
траву, но я только постояла рядом, пролепетала что-то о том что все будет хорошо и ушла.
Никто не сомневался, что эта смерть дело рук Джефа. Хотя доказать это было невозможно.
С той же вероятностью можно было допустить, что парень угробил себя сам – просто не знал
чувства меры.
Джеф умел принимать разные обличья. Был вездесущ. Являл грани своего волшебства и
своей подлости. Деятельность его была не вполне законна, хотя власти смотрели на это сквозь
пальцы. Но однажды он пропал. Я отправлялась на его поиски. Подходила к чернокожим пацанам,
прильнувшим к стенам подозрительных подъездов – мы с Джефом встречались тут как-то. Вы его
не видели? – спрашивала я разбитных подростков. Хочешь кайфа? – смеялись те.
Наконец, он вернулся. "Я открыл легальный бизнес" - сказал он и небрежно бросил на стол
глянцевый пакетик с аляповатой картинкой. Итак, отныне он собрался торговать этими
пакетиками. Мы все пребывали некоторое время в эйфории – надо же, до чего дожили,
стопроцентно легально. Пока не заметили, что он подсыпает туда отраву.
Ушел еще один друг – но опять-таки, ведь он проводил с Джефом дни и ночи. Что мешало
ему хотя бы иногда побыть одному?
***
Наконец я поймала себя на том, что уже не могу сказать ему “нет”. Стало все равно, что он
может навредить мне. Я не могла остановиться. Мне хотелось его еще и еще.
И он сыграл со мной злую шутку – лишил меня голоса. Голос – пожалуй, самое дорогое, что
у меня было. Помню оживленную компанию, непрерывное говорение десятка человек. Все их
речи вызывали во мне живой интерес, но я не могла уследить за направлением вспыхивающего
тут и там разговора, определенного мною как конкретно абстрактный. И когда ко мне обратились
за репликой, я не смогла сказать ни слова. Помню ожидание говорившего и свою растерянность.
Внимание людей быстро вернулось к разговору. Однако перед уходом кто-то проронил – а ведь
она не сказала ни слова. И общее внимание опять на минуту тягостно обступило меня. Я была
обязана что-то сказать, желательно – отшутиться. В голове промелькнуло несколько вариантов
ответа, но все они были неподходящими. Немота поразила меня. Это чары Джефа! – решила я.
Хотя, кто знает, не была ли та немота моей собственной. Джефа сложно было уличить в чем-то
явно. Хотя люди из-за него, случалось, забывали даже как дышать.
***
Я замолчала на несколько лет. Тексты больше не приходили ко мне. Только отдельные
строки мелькали перед глазами, как прочерк чьих-то быстрых крыльев, но, когда я добиралась до
блокнота с каранашом, вспомнить их не могла. Не лишил ли меня Джеф вдобавок и памяти?
Тяжело дающийся скудный заработок отнимал, казалось, все силы, пожирая драгоценное
время, не оставляя пространства вздоху, неторопливой прогулке и созерцанию. Джеф давал мне
допинг, чтобы выдержать это.
Последнее время он приходил с неприятным парнем, пересыпавшим речь сорными злыми
словами, режущими уши. Однажды я не выдержала и устроила скандал с целью выпроводить их.
Терпеть не могу экзальтированные эмоции, но когда я заведусь – не могу остановиться. Вспомнила
воровской слэнг, плела всякую чушь, ругалась матом.
Тот парень слинял, прихватив с собой мой бумажник. А Джеф остался. И вот он сделал так,
что я очень сильно пожалела о скандале. Мне стало казаться, будто за сказанное страшная кара
ожидает кого-то – близкого человека, меня, или того самого неприятного парня – все равно,
страшной кары я не желала и ему.
Иногда кажется странным быть человеком, иметь две руки и ноги, детородные органы.
Органы чувств естественнее, ибо чувствует Психея, она же реальнее временной одежды своей,
плоти. Кто-то сказал мне: "Из тебя же всю душу вынули!" Что значит вынули, нет, она тут со мною,
осталась. И вот Джеф сделал так, что мне стало казаться, будто я слышу мысли людей. Ничего
занятного , мыслишки их большей частью убоги и полны осуждения или насмешки над ближним.
Несмотря на дружбу с Джефом, были сферы, в которые его нельзя было пускать. Были
места, куда я предпочитала ходить одна. Одним из таких табу была работа. А тут я взяла работу на
дом, сидела над ней по ночам. Не спала вторую. И Джеф тут же. В компьютере был открыт проект.
Ничто не предвещало эксцесса в данный момент, но, видимо, капля по капле собиралось отрава
во мне, и вот незаметная последняя капля – и тьма перелилась через край. И мне стало казаться,
что за мной наблюдают через окно, я слышала голоса, зло осуждающие меня, мне казалось, что в
комнате скрытые камеры. Подглядывал ли за мной Джеф? Улюлюкал под моим окном?
Рассказывал ли всем подряд о том, что был со мной? Но разве не он помог мне выбраться оттуда,
когда… Я увидела сон наяву, с открытыми глазами, ясно видя себя со стороны, берущую в руки
нож. Иногда сюжетную линию не вывести к финалу без убийства главного или хотя бы
второстепенного героя. Но не отвечают ли писатели за смерть порождений своей фантазии?
Я помню все, но отчетливее всего – брызги горячей крови на кафеле в ванной. Именно
фонтанные брызги, а не ожидаемые тонкие струйки – это то, что заставило ее опомниться.
И помню бесконечное одиночество, когда меня спросили, хочу ли я видеть кого-то из
близких. Немногие таковые отступили в тень, и я не вспомнила их имен. Только незнакомая
женщина подошла ко мне, когда я лежала под капельницей, и предложила на русском языке
прочитать "Отче наш".
…но когда через месяц, наконец, я вышла из психлечебницы со свежими шрамами на
внутренней стороне локтевого сгиба…
К кому я кинулась прежде всего? Конечно, к Джефу… Утешь меня утром и вечером, днем
нет, не надо, у меня работа, и иногда пропади ради всего святого на несколько дней, мне надо
прийти в себя, побыть одной.
Хочу ли я избавиться от него навсегда? О да! Но даже тогда, когда это произойдет, я знаю,
что не раз пожалею о том, что его нет рядом.
Ничто ни имеет значения
ДЖЕФ
***
Впервые он предстал предо мной в человеческом облике в образе худощавого юноши с
раскосым разрезом миндалевидных глаз, с высокими четко очерченными скулами и капризной
складкой губ. Доселе я лишь ощущала его присутствие. Вначале он очаровал меня, и лишь много
позже стал пугать, обращая все окружающее в нечто враждебное. Тогда казалось, люди забросили
свои дела, чтобы судить и осудить меня, полиция перестала преследовать диллеров, чтобы
выследить меня и упрятать за решетку, а воры занялись рассмотрением моих раскладов по своим
законам, и по-любому мне выпадал перевернутый пиковый туз.
Но начиналось все весело. Мы с коллегой убегали из редакции, чувствуя себя
школьниками, прогуливающими уроки, взамен скучной обязаловки приобретая заманчивый мир.
Садились в машину с его друзьями и колесили по городу в поисках того самого. Когда мы
находили его, ехали опять и что это была за поездка – экшн, обеспечивающий выброс адреналина
в кровь. Приближаясь к красному светофору, мы хором орали – “тормози!", я визжала на ухабах,
скорость казалась космической, езда по разлинеенному городу была круче, чем на американских
горках. Мы возвращались к работе окрыленные. Перемигивались, встречаясь в коридоре. Знали,
что если достанет рутина, мы сможем сбежать опять. Встречались в обеденный перерыв в
старинном парке. Помню замерзшую сказку, цветные осенние листья, окованные льдом,
мимолетное свидание. Встреча с ним делала чудо отчетливее, оно отпечатывалось в памяти
навеки ярким оттиском.
Долгое время он был для меня безымянным. Лишь через несколько лет после знакомства
я вздумала спросить его об имени. И он представился Джефом.
Если бы не Джеф, я не узнала бы Фотографа. Это Джеф дал мне немыслимую смелость
увести любимого от третьей жены с маленьким ребенком. Разве я посмела бы совершить
подобное, не будь у меня столь мощной поддержки. Мое хрупкое алиби, в которое не верю я сама
– мы встретились всего лишь немного покурить... Все остальное обрушилось на нас само. У нашей
любви был соглядатай, мы оба это знали. Мы даже могли посмотреть друг на друга глазами этого
третьего. Поначалу мы не усмотрели в этом опасности. Наши прикосновения, взгляды,
препятствия нашим встречам, наша ненасытность, неумение быть вместе и неумение расстаться –
все было наполнено тем, что любимый мой называл благоговейно Эрос. Был ли Джеф
катализатором нашего влечения?
Дело в том, что я познакомилась с ними обоими одновременно, поэтому на самом деле не
могла понять из-за кого из них у меня бабочки в животе. Звонила любовнику в бар, где он был
завсегдатаем, просила бармена позвать его к телефону. Умоляла приехать, но он отвечал, что у
него деловая встреча, тогда я кричала в трубку – я хочу тебя, хочу! – но что если в тот момент на
самом деле мне нужен был Джеф? Или я ходила искать Джефа, но на самом деле, тосковала по
Фотографу?
Уже потом, вдали от всякой любви, я узнала, как сужаются и стекленеют азиатские глаза,
как в отместку моему надменному “нет” полный ревности он начинает преследовать меня. Он
увязался за мной, шел за мной по улице, какой стыд, время от времени подталкивая и громко
говорил – “да кому ты кроме меня нужна, дура, ты еще приползешь ко мне". Сказал и шлепнул по
заду. А то лазил в окно, заставая врасплох. Но мне удалось опять установить дистанцию, призвав
на помощь свидетелей моей былой силы. Мой мучитель даже испросил у меня прощения. Он
отступил в тень. Но он не оставлял меня никогда, и у меня никогда не находилось воли порвать с
ним совсем. Я думала, что приручила его, обезопасила. Как же без него? Без его куража, без его
умения развеивать тоску, без его способности возникать из ничего, стоит поманить? Это ли не
преданность? Ведь вот, даже мой Фотограф оставил меня, а скуластый азиат незаметной тенью
пересек со мною три моря, чтобы нарисоваться из воздуха, стоило только вспомнить о нем.
***
Однажды, когда мой милый друг уходил, Джеф шепнул – напиши о том, как любишь его. И
забормотал мне на ухо безумную сказку нежности. Через несколько дней я записала эти слова,
прямо в редакции, отложив срочную рекламную статью. В тот момент я не могла иначе.
Оказалось, я помню все наизусть – слово в слово, и каждое из них на своем месте, словно всегда
было там от начала века. Меня переполняло торжество. О роли Джефа я тогда забыла, текст
присвоила себе. Мне казалось, он отражает чувства любого любящего. Несколько человек
подтвердили, что именно так они хотели бы выразить пик своего озарения, но у них не
получалось. Таких текстов случилось несколько. Каждый из них был о преодолении разлуки.
***
Прошло несколько лет с тех пор, и времена года сменяют друг друга с такой скоростью,
словно сама планета крутится со все более неумолимым ускорением. Но меня все еще тянет
гулять с ним, как и прежде.
Мне нравилось подолгу гулять с ним за городом, вдали от уродливых улиц, лишенных
архитектурных полетов мысли, подальше от вечно озабоченных людей, чья психика извращена
скученностью. Брали с собой кого-то из общих друзей на роль проводника. Природа в этих местах
не баловала разнообразием, но в каменистых холмах была своя прелесть. Иллюзия открытого
простора давала силы дышать полной грудью. Каждый пригорок манил и обещал за собою нечто
новое, хотя на деле за ним представало все то же. Джеф давал нам силы и упорство шагать к
горизонту, нагретый воздух саму пустоту превращал в волнующуюся дымку, сулящую некие
метаморфозы. Наконец, мы были вознаграждены за упорство, и пейзаж открыл нам свою
скрываемую жемчужину – заброшенный колодец, открытая ничем не огороженная бездна,
казалось, таящая саму смерть – в него можно было провалиться, оступившись. Достать воды нам
было нечем, но мы стали кричать туда вниз, чтобы измерить криком глубину. Голос гулко
отражался от выложенных камнями стен, и, наконец, мы услышали ответ – шелест крыльев, и из
глубины с шумом вылетели встревоженные птицы, гнездившиеся подальше от зноя. Мы долго
провожали их взглядом, и нам казалось, что сами мы взлетели вместе с ними.
Однажды мы довольно бездарно сидели с Джефом всю ночь за компьютером и
прерывистым тягостным разговором на кухне. Когда, предчувствуя солнце, засвистели первые
птахи, мне нестерпимо захотелось встретить восход за городом. Рассвет был так прекрасен, что
наполнил нас троекратной силой, будто не было тягостной бессонной ночи и потребности
отдохнуть. Мы пошли дальше. Пустыня поглощала нас, а каждое редкое растеньице наполняло нас
умилением. Наступал зной, когда мы дошли до оазиса в виде развесистой пальмы с нависшими
шатром прошлогодними листьями. Под нею была трава. Мы присели, изменив ракурс
сосредоточенности. В траве сновали крошечные кузнечики. Взгляд продолжал восторженно
насыщаться, тело было невесомо, не отягощало, опустившись на траву, мы впитывали соки земли.
Моему спутнику кто-то позвонил и спросил, видимо, где же он. Он выкрикнул в трубку – “я в раю!”
и громко рассмеялся. Я исполнилась благодарности за это определение. Надо же, так невзначай,
возжелав увидеть рассвет, мы удостоились рая.
***
Он насторожил меня, когда убил дорогого сердцу друга. Молодой парень истаял за
несколько месяцев. Лежал беспомощный, привязанный к кровати, чтобы непроизвольные
судороги не вырвали впившиеся в тело трубки. Помню ощущение, что аппарат, грубо
прилаженный к ране в горле где то в области кадыка, не вдыхал в болящего воздух, а выкачивал
его. Взгляд голубых глаз был осмыслен! Казалось, он не мог объясниться только потому, что
отверстие в горле, откуда торчала трубка, лишало его возможности говорить. Однако врачи
утверждали, что после двух клинических смертей сознание его отсутствует. Так, ловя осмысленный
взгляд новорожденного, нельзя с достоверностью утверждать, что тот осознает происходящее.
Хотелось вырвать из его горла трубку, отвязать, отнести куда-нибудь на траву, на зеленую
траву, но я только постояла рядом, пролепетала что-то о том что все будет хорошо и ушла.
Никто не сомневался, что эта смерть дело рук Джефа. Хотя доказать это было невозможно.
С той же вероятностью можно было допустить, что парень угробил себя сам – просто не знал
чувства меры.
Джеф умел принимать разные обличья. Был вездесущ. Являл грани своего волшебства и
своей подлости. Деятельность его была не вполне законна, хотя власти смотрели на это сквозь
пальцы. Но однажды он пропал. Я отправлялась на его поиски. Подходила к чернокожим пацанам,
прильнувшим к стенам подозрительных подъездов – мы с Джефом встречались тут как-то. Вы его
не видели? – спрашивала я разбитных подростков. Хочешь кайфа? – смеялись те.
Наконец, он вернулся. "Я открыл легальный бизнес" - сказал он и небрежно бросил на стол
глянцевый пакетик с аляповатой картинкой. Итак, отныне он собрался торговать этими
пакетиками. Мы все пребывали некоторое время в эйфории – надо же, до чего дожили,
стопроцентно легально. Пока не заметили, что он подсыпает туда отраву.
Ушел еще один друг – но опять-таки, ведь он проводил с Джефом дни и ночи. Что мешало
ему хотя бы иногда побыть одному?
***
Наконец я поймала себя на том, что уже не могу сказать ему “нет”. Стало все равно, что он
может навредить мне. Я не могла остановиться. Мне хотелось его еще и еще.
И он сыграл со мной злую шутку – лишил меня голоса. Голос – пожалуй, самое дорогое, что
у меня было. Помню оживленную компанию, непрерывное говорение десятка человек. Все их
речи вызывали во мне живой интерес, но я не могла уследить за направлением вспыхивающего
тут и там разговора, определенного мною как конкретно абстрактный. И когда ко мне обратились
за репликой, я не смогла сказать ни слова. Помню ожидание говорившего и свою растерянность.
Внимание людей быстро вернулось к разговору. Однако перед уходом кто-то проронил – а ведь
она не сказала ни слова. И общее внимание опять на минуту тягостно обступило меня. Я была
обязана что-то сказать, желательно – отшутиться. В голове промелькнуло несколько вариантов
ответа, но все они были неподходящими. Немота поразила меня. Это чары Джефа! – решила я.
Хотя, кто знает, не была ли та немота моей собственной. Джефа сложно было уличить в чем-то
явно. Хотя люди из-за него, случалось, забывали даже как дышать.
***
Я замолчала на несколько лет. Тексты больше не приходили ко мне. Только отдельные
строки мелькали перед глазами, как прочерк чьих-то быстрых крыльев, но, когда я добиралась до
блокнота с каранашом, вспомнить их не могла. Не лишил ли меня Джеф вдобавок и памяти?
Тяжело дающийся скудный заработок отнимал, казалось, все силы, пожирая драгоценное
время, не оставляя пространства вздоху, неторопливой прогулке и созерцанию. Джеф давал мне
допинг, чтобы выдержать это.
Последнее время он приходил с неприятным парнем, пересыпавшим речь сорными злыми
словами, режущими уши. Однажды я не выдержала и устроила скандал с целью выпроводить их.
Терпеть не могу экзальтированные эмоции, но когда я заведусь – не могу остановиться. Вспомнила
воровской слэнг, плела всякую чушь, ругалась матом.
Тот парень слинял, прихватив с собой мой бумажник. А Джеф остался. И вот он сделал так,
что я очень сильно пожалела о скандале. Мне стало казаться, будто за сказанное страшная кара
ожидает кого-то – близкого человека, меня, или того самого неприятного парня – все равно,
страшной кары я не желала и ему.
Иногда кажется странным быть человеком, иметь две руки и ноги, детородные органы.
Органы чувств естественнее, ибо чувствует Психея, она же реальнее временной одежды своей,
плоти. Кто-то сказал мне: "Из тебя же всю душу вынули!" Что значит вынули, нет, она тут со мною,
осталась. И вот Джеф сделал так, что мне стало казаться, будто я слышу мысли людей. Ничего
занятного , мыслишки их большей частью убоги и полны осуждения или насмешки над ближним.
Несмотря на дружбу с Джефом, были сферы, в которые его нельзя было пускать. Были
места, куда я предпочитала ходить одна. Одним из таких табу была работа. А тут я взяла работу на
дом, сидела над ней по ночам. Не спала вторую. И Джеф тут же. В компьютере был открыт проект.
Ничто не предвещало эксцесса в данный момент, но, видимо, капля по капле собиралось отрава
во мне, и вот незаметная последняя капля – и тьма перелилась через край. И мне стало казаться,
что за мной наблюдают через окно, я слышала голоса, зло осуждающие меня, мне казалось, что в
комнате скрытые камеры. Подглядывал ли за мной Джеф? Улюлюкал под моим окном?
Рассказывал ли всем подряд о том, что был со мной? Но разве не он помог мне выбраться оттуда,
когда… Я увидела сон наяву, с открытыми глазами, ясно видя себя со стороны, берущую в руки
нож. Иногда сюжетную линию не вывести к финалу без убийства главного или хотя бы
второстепенного героя. Но не отвечают ли писатели за смерть порождений своей фантазии?
Я помню все, но отчетливее всего – брызги горячей крови на кафеле в ванной. Именно
фонтанные брызги, а не ожидаемые тонкие струйки – это то, что заставило ее опомниться.
И помню бесконечное одиночество, когда меня спросили, хочу ли я видеть кого-то из
близких. Немногие таковые отступили в тень, и я не вспомнила их имен. Только незнакомая
женщина подошла ко мне, когда я лежала под капельницей, и предложила на русском языке
прочитать "Отче наш".
…но когда через месяц, наконец, я вышла из психлечебницы со свежими шрамами на
внутренней стороне локтевого сгиба…
К кому я кинулась прежде всего? Конечно, к Джефу… Утешь меня утром и вечером, днем
нет, не надо, у меня работа, и иногда пропади ради всего святого на несколько дней, мне надо
прийти в себя, побыть одной.
Хочу ли я избавиться от него навсегда? О да! Но даже тогда, когда это произойдет, я знаю,
что не раз пожалею о том, что его нет рядом.
Ничто ни имеет значения